Сейчас и на земле. Преступление. Побег
Шрифт:
– Ну а ты как на это смотришь, Дилли?
– В управлении должны учитывать сломанные и забракованные детали. Я хотел бы посмотреть их отчеты.
– Ни черта они там не знают. Они узнают об испорченных деталях, только когда выясняется их нехватка. Но и тогда попробуй докажи, что они поломались. Ребята с конечной сборки скажут, что у нас неправильные записи и они никогда не получали эти детали.
– Разве в управлении не могут выяснить по количеству использованного сырья?
Мун с усмешкой покачал головой:
– Да ни черта они не могут, Дилли. Для этого нужна экспертиза и проба. Кроме того, мы все время меняемся с другими заводами или даем в долг. Сегодня
– Но если б я мог хотя бы получить отчет о браке, тогда...
– А что пользы? Когда деталь бракуют, она поступает к главному инспектору ОТК. Если он бракует ее, она отправляется в цех, где был допущен брак. У них там валяется, а потом, если ее нельзя исправить и послать обратно в сборочный, они ее пускают на лом, а бирку с отметкой ОТК отправляют в управление. А то и просто выбрасывают ко всем чертям, если у них брака слишком много. В любом случае, как ни посмотри, нам придется неделями дожидаться отчетов из ОТК, а если мы их и получим в конце концов, будет уже поздно.
Я ни слова не сказал, но вид у меня, вероятно, был обескураженный.
– Да не расстраивайся ты так, Дилли. У тебя все идет путем. Как и следовало ожидать.
Вот такие вот дела. Вернее, были такие. Потому что сейчас все куда хуже. Не то чтобы это меня очень уж колышет. Не могу сказать, что я совсем ничего не смыслю в работе, но надо быть гением, чтобы разобраться в этом бардаке. Если уж на то пошло, то я просто ума не приложу, что делать. Я даже вечернюю выпивку сократил, чтоб голова варила, но от этого я совсем спать перестал, так что не думаю, что это была удачная мысль. Я пытался поговорить об этом с Робертой, мамой, с Фрэнки, но от них никакого толку. Сбываются старые пророчества Роберты, и у нее одно на уме – чтоб я покаялся. Да и что она может в этом понимать. Мама говорит, что я слишком много беру на себя. И Фрэнки тоже твердит, что им на меня повесить нечего, если дело до того дойдет, и чтобы я послал их ко всем чертям. Только Джо предложила хоть что-то дельное. Она говорит, что мне надо проштудировать книжки по бухгалтерии. Только, боюсь, это что мертвому припарки. Вернее, займет столько времени, что будет поздно. А кроме того, надо же мне писать хотя бы по ночам. Я же обещал маме, и мне не хочется ее подводить. Она уже приготовила свой старый костюм, чтобы поехать навестить папу. Вот уж не знаю, что сней будет после этого, но...
Вся закавыка в том, что уйти вот так, за здорово живешь, я не могу. Говорят, на каком-то другом заводе был парень, и он не ужился с заведующим. Взбрело ему в голову, что лучший способ насолить ему – это поменять бирки на запчастях на складе. Так он и сделал, а потом уволился. А через три месяца ФБР заарканило его на Южном побережье. Ему-то, я полагаю, ничего особенного не сделают, он из приличной семьи республиканцев, а папаша у него какая-то шишка. А вот мне! Бог ты мой! Вся эта моя писанина; дружки и соратники, машина, на которой я сюда прибыл. Если только я во что-нибудь влипну или обстоятельства сложатся так, что я буду замешан поневоле, – об этом подумать страшно!
Не говорите, что я преувеличиваю. Я пробил тропинку в бетоне, бродя по ночам по тротуару и ломая голову над всем этим. И ни до чего, хоть убей, не додумался. Господи Боже мой, просто ума не приложу... Если б взять себя в руки и успокоиться. Для начала хоть это. Я пытался, пытался, но, сами видите, безуспешно. Как-то пришлось мне работать
– Я рад, что ты взялся за эти книги. Я сам хотел, чтоб Мун меня от них отставил.
– Рад, что услужил, хотя, честно говоря, это сплошная головная боль.
– Ну как, все исправил?
– Куда там.
– А Мун вроде сказал, что ты классный учетчик.
Я промолчал.
– Ты, должно быть, думаешь, что я не умею бухгалтерию вести, и наговорил Муну, будто я наворочал там уйму ошибок.
– Я этого с Муном не обсуждал. Высади-ка ты лучше меня, я пройдусь пешком.
– Сиди, – бросает Гросс, – я ведь о деле говорю.
Мы доехали до моего дома, я поблагодарил его и собрался было вылезать.
– Подожди, – говорит он. – Хочу тебе кое-что показать.
Я смотрю на него, а он достает старый конверт и авторучку и, сделав несколько круговращательных движений рукой, одним росчерком пера рисует птичку.
– Можешь так?
Я признался, что мне это слабо.
– Вот, возьми, – говорит он ехидно и бросает конверт мне на колени.
Надо было попросить у него автограф, и ведь дал бы, черт его подери!
Глава 11
Пятая неделя, а если быть точным, начало шестой.
Дела на заводе еще круче, чем раньше. Я получил прибавку; Шеннон заболела. О первом говорить особенно нечего. Прибавку я получил с прошлой пятницы. Бьюсь я не на жизнь, а на смерть (в прямом смысле) с учетными книгами, как подваливают к моему столу Мун и этот коротышка, что вечно шляется по заводу, но который раньше к моему столу явно не питал особого интереса.
– Дилли, – начинает Мун. – Мистер Доллинг хочет поговорить с тобой. Мистер Доллинг – заведующий всеми складами.
По голосу ничего не скажешь – спокойный и безразличный, как всегда. Однако какую-то подначку я почувствовал, и Доллинг, судя по всему, тоже. Доллинг росточком футов пятьдесят, животик кругленький, волосенки (что еще остались) рыжеватые, а голосище – мертвые (ежели еще не распались во прах) все, как один, пробудятся. Поговаривают, что у него приличный пакет акций компании, но правда ли это, не знаю. Смотрит он на Муна строго и говорит:
– Хорошо, благодарю вас.
А Мун говорит:
– Не за что, – и отваливает.
Доллинг поворачивается ко мне.
– Мистер Мун, – начинает он своим голосищем, будто на родео вещает, – говорит, что вы очень ответственный работник.
– Это очень любезно с его стороны, – отвечаю.
– Я и сам заметил некоторые улучшения, – продолжает он, налегая животиком на стол, так что совсем перегнулся на мою сторону. – Вам известны условия, на каких вас нанимали на работу?