Сейф за картиной Коровина

Князева Анна

– Милый мой! Наконец-то приехал!

Она кинулась к дивану и, усевшись по другую сторону, обхватила его руками. Дайнеке ничего не оставалось, как пересесть в кресло.

– Привет, – едва кивнула ей Настя.

Серафима Петровна появилась в дверях кухни, держа в руках поднос. Она пребывала в хорошем настроении и, когда все расселись, наливая чай, приветливо спросила:

– У нас вчера кто-то был? Я слышала голоса…

Дайнека кивнула.

– И кто же?

– Арнольд Шварценеггер…

– А кто это? – любознательно переспросила Серафима Петровна.

– Русский народный герой, – совершенно серьезно пояснила Дайнека.

Вячеслав Алексеевич вопросительно посмотрел на дочь, но та не ответила на его взгляд. Серафима Петровна рассмеялась, догадавшись, что над ней подшутили.

Настя потянулась за сахаром, но так резко подалась вперед, что опрокинула сахарницу.

– Какая же ты безрукая, доча, – огорчилась Серафима Петровна.

– Извини, мама, – пробормотала Настя. Лицо ее запылало, и она вдруг сделалась оживленной и приветливой. – У Стрекаловых в доме с утра музыка играла. Как будто праздник какой-то.

Вячеслав Алексеевич спокойно наблюдал за ней, пытаясь определить причину такого нездорового оживления. Настя же, распахнув глаза, делала вид, будто ничего не случилось.

Возникло всеобщее замешательство – каждый пытался понять, о чем думают другие. И только Серафима Петровна, сметая со скатерти рассыпанный сахар, кивнула:

– У этих Стрекаловых что ни день, то праздник, Раиса вчера опять пьяная в беседке сидела. Потом смотрю – у нас в палисаднике цветы вытоптаны. Точно она, больше некому. Пьянь несусветная… Благородную из себя корчит, а муж уголовник. Прямо на роже написано – не убьет, так зарежет.

– Это не рожа, это у него лицо такое… строгое, – слегка усмехнувшись, сказал Вячеслав Алексеевич. – Стрекалов – юрист, адвокат, специалист по уголовному праву.

– Я и говорю, что по уголовной части. Вчера огородик поливала, вижу – у нашего дома лестница к балкончику пристроена. Видать, залезть помыслили, да я спугнула… – Серафима Петровна заговорщицки понизила голос: – Когда обратно ее к сараю тащила, от страха чуть богу душу не отдала!

Не будь Вячеслав Алексеевич так занят своими мыслями, он бы заметил, что Настины глаза раскрылись еще шире.

– Да, да… разумеется… – проговорил он безо всякой связи с тем, что услышал.

Улучив момент, Настя подхватила его под руку и потащила наверх, в спальню.

Дайнека никогда бы не решилась рассказать отцу о ночном происшествии. Не хотела огорчать. К тому же была уверена, что он и сам обо всем догадывается, но прощает Насте ее выходки. Просидев до обеда в своей комнате, она, как могла, успокаивала свою совесть, зная, что ничего не в силах изменить. Спасительные слова «пусть будет, как будет» снова пошли в ход, но чувство вины не исчезало. Она никак не могла справиться с собой, сойти вниз и поговорить с отцом, а главное – посмотреть ему в глаза. Поэтому, услышав из гостиной капризный Настин голосок, с облегчением начала собирать вещи. Она хорошо изучила «мачеху» и знала, что та наверняка что-нибудь придумает и нанесет упреждающий удар.

– Славик, ну скажи, с какой стати-и-и-и… – Настя по-детски капризно растягивала слова.

Не желая принимать участие в ее играх, Дайнека схватила собранные в дорогу вещи и вышла из комнаты.

– Я уезжаю…

Она поцеловала отца и чмокнула губами воздух над Настиным ухом, давая понять, что той не стоит беспокоиться.

– Нам так тебя будет не хвата-а-а-ать, – пропела Настя-Здрастя и улыбнулась.

– А мне-то ка-а-ак, – передразнила ее Дайнека.

Никто не совершенен. Возможно, у Насти-Здрасти есть скрытые достоинства, о которых она, Дайнека, не догадывается. Ведь за что-то отец ее любит.

И не нужно думать, что по пути домой мысли у Дайнеки были невеселые. Отец вполне счастлив, и у нее, любимой отцовской дочки, все будет хорошо.

По крайней мере, она очень на это надеялась.

Глава 3

Роковое предчувствие

Переступив порог квартиры, Дайнека швырнула сумку в угол прихожей и направилась в комнату. Непреодолимое чувство тревоги преследовало ее. Она подошла к телефону и набрала номер.

– Слушаю, – прозвучал в трубке женский голос.

– Здравствуйте, Аэлита Витальевна. Я бы хотела поговорить с Ниной.

– Здравствуй, Людочка. А ты разве не знаешь, что Нина вернулась в свою квартиру? Неужели к тебе не забегала? Поверить не могу…

– Наверняка забегала, но я на даче была. Давно она переехала?

– Позавчера… повздорила с Семен Семенычем… – Аэлита Витальевна заговорила низким голосом: – Людочка, она говорила ужасные вещи, сказала, что не вернется, обвинила меня во всех смертных грехах. – Женщина расплакалась.

Дайнека молчала. Она знала, что Нина не ладила с отчимом, но ее мать старательно укрепляла «семью», которой никогда и не существовало. Всю свою жизнь Нина прожила у бабушки, в соседней квартире, на одной лестничной площадке с Дайнекой. Когда старушка умерла, Аэлита Витальевна перевезла дочь к себе. И, как показала жизнь, ничем хорошим это не кончилось.

– Людочка, – жалобно всхлипывала Аэлита Витальевна, – поговори с ней, ты же ее подруга, Нина тебя послушает…

– И что же мне ей сказать?

– Что я ее мать и желаю только добра, что она слишком молода…

– Аэлита Витальевна, – мягко возразила Дайнека, – Нине уже двадцать четыре.

– Для меня она всегда будет ребенком… – Неожиданно голос женщины изменился, и она вскрикнула: – Сема, положи трубку! Опять подслушиваешь? Да что же это такое!

Прозвучали гудки отбоя, и Дайнека тоже положила трубку. Однако тут же перезвонила:

– Простите, Аэлита Витальевна, забыла у вас спросить…

– О чем, Людочка?

– У Нины есть красное платье?