Сезон гроз
Шрифт:
– Отклоняю.
– …в результате предубеждения относительно моей личности и профессии, то есть, в результате praeiudicium, что наперед предполагает ложь. Кроме того, я обвиняюсь на основании анонимного доноса, вдобавок – единственного. Testimonium unius non valet. Testis unus, testis nullus [9] . Ergo, это не обвинение, но предположение, сиречь praesumptio. А предположение оставляет сомнения.
9
Единичное
– In dubio pro reo [10] ! – очнулась защитница. – In dubio pro reo, Высокий Суд!
– Суд, – судья грохнула молотком, пробудив выцветшего подьячего, – постановляет установить имущественный залог в размере пятиста новиградских крон.
Геральт вздохнул. Его интересовало, пришли ли оба его сотоварища по камере в себя и извлекли ли из произошедшего хоть какие-то уроки. Или же придется их бить и пинать сызнова.
10
При сомнении – воздержись (лат.).
Глава четвертая
На самом краю людного торжища стоял небрежно сколоченный из досок прилавок, обслуживаемый старушкой в соломенной шляпке – божьим одуванчиком, округлым и румяным, словно добрая ворожка из сказки. Над старушкой виднелась надпись: «Счастье и радость – только у меня. Огурец бесплатно». Геральт задержался, выудил из кармана медяки.
11
Пер. Ю. Корнеева.
– Нацеди, бабка, полкварты счастья, – потребовал хмуро.
Вдохнул поглубже, выпил махом, выдохнул. Вытер слезы, которые сивуха выжала у него из глаз.
Был он свободен. И зол.
О том, что свободен, как ни забавно, узнал он от персоны, ему известной. Внешне. Был это тот самый преждевременно облысевший юнец, которого на его глазах спустили со ступеней австерии «Natura Rerum». И который, как оказалось, служил трибунальским щелкопером.
– Ты свободен, – объявил ему лысеющий юнец, сплетая и расплетая худые, испятнанные чернилами пальцы. – Залог выплатили.
– Кто выплатил?
Информация оказалась конфиденциальной, лысеющий щелкопер отказался ее предоставить. Отказался также – и тоже наотрез – вернуть реквизированную сумку Геральта. Где содержались, кроме прочего, наличность и банковские чеки. Движимое имущество ведьмака, разъяснил он не без иронии, было воспринято властью cautio pro expensis [12] , в качестве взноса в счет судебных
Ругаться было бесцельно и бессмысленно. Геральту следовало радоваться, что на выходе ему отдали хотя бы те вещи, которые при задержании находились у него в карманах. Личные безделушки и мелкие деньги. Настолько мелкие, что никому не захотелось их красть.
12
Во обеспечение расходов (лат.).
Он пересчитал оставшиеся медяки. И улыбнулся старушенции.
– И еще полкварты счастья, пожалуйста. За огурчик спасибо.
После бабкиной сивухи мир заметно похорошел. Геральт знал, что это ненадолго, а потому ускорил шаг. Оставалось уладить еще кое-что.
Плотва, его кобылка, счастливо избежала внимания суда и не вошла в список cautio pro expensis. Пребывала там, где он ее оставил, в конюшне, обихоженная и накормленная. Подобное ведьмак не мог оставить без награды, независимо от состояния собственного кармана. Из горсти серебряных монет, что уцелели во вшитом в седле тайничке, несколько сразу досталось конюху. У сердяги от оной щедрости аж дыханье сперло.
Горизонт над морем темнел. Геральту казалось, что он примечает там искорки молний.
Перед входом в кордегардию он предусмотрительно набрал в грудь свежего воздуха. Не помогло. Госпожи стражницы, видно, употребили сегодня больше фасоли, чем обычно. Значительно, значительно больше. Как знать, может, нынче было воскресенье.
Одни – как обычно – ели. Другие играли в кости. Увидав его, поднялись из-за стола. И окружили Геральта.
– Гляньте-ка, ведьмак, – сказала комендант, стоя почти вплотную. – Взял и прилез.
– Я покидаю город. Пришел забрать свое имущество.
– Ежели мы позволим, – вторая стражница толкнула его локтем, словно бы случайно, – то что нам за это будет? Выкупить надобно, братка, выкупить. Верно ж, девки? Что мы прикажем ему сделать?
– А пусть каждую в голую задницу поцелует!
– И лизнет! Да поглубже!
– Да ну-у… Вдруг заразу какую занесет!
– Но ведь должен он нам, – еще одна наперла на него бюстом твердым, будто скала, – чо-нить приятное сделать, нет?
– Песенку пусть нам споет, – другая громко перднула. – А мелодию под этот мой тон подберет!
– Или под мой! – другая перднула еще сильнее. – Потому как мой погромче будет!
Остальные дамы аж за бока от смеха хватались.
Геральт прокладывал себе дорогу, пытаясь не переусердствовать с применением силы. В этот момент дверь склада депозитов распахнулась и на пороге появился милсдарь в бурой епанче и берете. Депозитарий, Гонсхорек, или как там его. Увидав ведьмака, раззявил широко рот.
– Вы? – выдавил. – Как же оно?… Ваши мечи…
– Именно что. Мои мечи. Попрошу их отдать.
– Ить… Ить… – Гонсхорек захлебнулся, хватаясь за грудь, с трудом сглатывая воздух. – Ить у меня ж тех мечей нет!
– Что-что?
– Нет… – лицо Гонсхорека покраснело. И искривилось, словно в пароксизме боли. – Их же забрали…
– Это как? – Геральт почувствовал, как охватывает его холодное бешенство.
– Забра… ли…
– Как это – «забрали»? – он ухватил депозитария за ворот. – Кто, сукин ты сын, их забрал? Что это, в душу мать, должно значить?