Сезон одиноких Снегурочек (Снежное сердце)
Шрифт:
– Как же они мне надоели, – буркнул Фадеев, кидая в кружку два куска сахара. – Ну и где эта великая актрисулька? – Он заглянул в жестяную банку и с разочарованием взял последнее обсыпанное маком печенье. – Опаздывает, чтоб ей пусто было…
Утром Иван Курочкин, правая рука и друг, сообщил, что к трем приедет племянница банкира, которой непременно надо дать роль со словами (понятное дело, не в массовку же пихать столь одаренный бриллиант, тьфу!). Девочка вроде талантливая и стеснительная (еще и нянькаться с ней!
– Ах вы мои ненаглядные блатные актрисулечки, – нараспев произнес Фадеев и шумно хлебнул обжигающий чай. Подошел к небольшому окошку, отдернул белую полупрозрачную шторку и посмотрел на заснеженное поле, на отдыхающих актеров, столпившихся около другой бытовки (значит, обед уже привезли), на искрящиеся, не тронутые лопатой и техникой сугробы, на вытоптанную дорожку… – А это еще кто? – выдохнул Игорь Яковлевич, вытягивая шею.
По дорожке бодренько шла маленькая худенькая девица… высокие блестящие сапоги, короткий розовый полушубок… Волосы взбиты и изрядно усыпаны снежинками.
Фадеев сразу же вспомнил фильм «Красотка» и сногсшибательную Джулию Робертс, но вовсе не потому, что приближающаяся девушка имела такую же странную притягательную красоту, а потому, что… хм… она была похожа на… ну, да – на представительницу древнейшей профессии. И с каждым ее шагом ему становилось все хуже и хуже – неугомонная интуиция уже не шептала, а кричала: это и есть та самая «талантливая скромница», которую ты, дурак этакий, сидишь и ждешь.
– Нет, – простонал Фадеев, когда невозможное создание остановилось около его двери, – нет…
– Добрый день, Игорь Яковлевич, – выпалила Зойка и растянула улыбку до самых ушей. – Ой, извините!
Она вынула изо рта апельсиновую жвачку и зажала ее в кулаке.
– Здравствуйте… Как вас зовут?
– Зоя Карпушина. Двадцать девять лет, пока не замужем.
– А чего так? – автоматически спросил Фадеев, продолжая изумленно изучать девушку.
– Не сложилось, товарищ режиссер, – она пожала плечами и опять улыбнулась. – А вообще, я себя берегу для большого искусства. Ну, вы меня понимаете?
– Понимаю, – ответил Фадеев, и его лоб пересекли две глубокие морщины. – Проходите, раздевайтесь. Верхнюю одежду можно повесить на вешалку.
Он указал в угол комнаты и, надеясь, что выступление новоявленной актрисы будет коротким, сел за стол и закинул ногу на ногу. Подпер щеку кулаком и приготовился к худшему.
– Может, чаю? – вспомнил он о гостеприимстве.
– Было бы неплохо, – торопливо ответила Зойка, – а то на улице такая холодрыга, я себе отморозила всю зад… Ой, ну, в смысле, не май месяц на дворе.
– А чего же так оделись?
– Так чтобы вам понравиться, – она делано наивно захлопала глазами, – я же понимаю, что сегодня самый важный день в моей жизни. Ну, и не люблю я тесную одежду… я в ней потею.
«Считай, уже понравилась, – подумал Фадеев. – Давай читай свою басню и вали отсюда, все равно я должен тебя взять… На фига вообще эта вечная галиматья с пробами?! Видите ли, хочется им ощущать себя настоящими актрисами, которых взяли не по блату, а благодаря немереному таланту… тьфу и еще раз – тьфу!»
Зойка повесила розовый полушубок на вешалку, одернула короткий топик, пригладила юбочку и внимательно посмотрела на режиссера. Мужчина вроде ничего, даже приятный. Лет сорок. Высокий лоб, светлые волосы зачесаны назад, глаза серые и злится. Ха, ну и злись, будешь знать, как вместо таких замечательных Зоек, как она, брать на хорошие роли тухлых дур, пролезающих вперед благодаря толстосумам папочкам или любовникам!
Игорь Яковлевич с неохотой заварил чай и поставил чашку на край стола.
– Благодарю, – томно ответила Зойка и устроилась рядом на жестком стуле. – Вот уж не думала, что когда-нибудь так запросто буду сидеть за одним столом с таким режиссером, как вы.
Вживую Фадеева она видела впервые, но часто встречала его имя на страницах журналов и пару раз наталкивалась на его персону, щелкая каналами телевизора, и в данную минуту в душе подрагивала струна страха и почтения, но волю своим эмоциям она не давала: пусть у нее сейчас маленькая роль – роль глупой жеманной девицы, но она сыграет ее на «отлично»!
Зойка тоже закинула ногу на ногу и с любопытством оглядела комнату.
– Я думала, вы живете побогаче, – сморщила она носик. Жадно глотнула чай, и, чувствуя, как горячая жидкость приятно обжигает горло, опять улыбнулась.
– Это работа… – с трудом формулируя ответ, сказал Фадеев. – Вынуждены здесь торчать, пока не снимем две важные сцены.
Он удивился своей откровенности и, взглянув на часы, покосился на гостью. Хоть бы помаду не такую яркую выбрала, так нет же…
– Вы не думайте, я готова терпеть любые лишения… А в вашей картине эротические сцены есть?
«Есть, – ответил про себя Игорь Яковлевич, – но не надеешься же ты, чучело огородное, что я соглашусь снимать твою мороженую зад… Стоп. Хватит».
– Нет, – коротко ответил он. – Вы, кстати, что читать будете?
Услышав этот вопрос, Зойка подскочила и выпорхнула на середину бытовки. Откашлялась, поправила мокрые волосы, пошлепала губами, точно проверяя, а не разучилась ли она говорить, и изобразила реверанс.
«Пять минут потерплю, – попытался уговорить себя Фадеев, – а потом будет легче, потому что она… ПОТОМУ ЧТО ОНА УЙДЕТ!»