Сезон охоты на людей
Шрифт:
Быстрое передвижение. Именно его в данный момент и осуществлял 3-й батальон. Люди были опытными – ветераны ожесточенных кампаний с большой боевой практикой. Они быстро шли от своей святыни, находившейся в Лаосе, и теперь находились менее чем в двадцати километрах от цели, которую, согласно полученному из Ханоя приказу, уже атаковали местные отряды Вьетконга. От этого отряда Хуу Ко получал по радио разведдонесения.
Колонна шла классическим порядком, принятым для быстро перемещающейся воинской силы. Этот порядок был установлен великим Жиапом, создателем армии, хотя истинным его изобретателем нужно было считать французского гения Наполеона, который первым в истории после Александра Великого понял значение быстроты и, руководствуясь
Поэтому Хуу Ко, старший полковник, выдвинул часть своих лучших солдат, своих саперов, в боевое охранение на фланги – с обеих сторон в полутора километрах от колонны шли патрули по двенадцать человек; вторая часть лучших солдат, тоже саперы, образовывали голову колонны и задавали темп. Они были вооружены автоматами и РПГ и были готовы в любой момент обрушить шквал пуль и гранат на любое препятствие на своем пути. Остальные роты, выстроенные в колонну по четыре, передвигались шагом-бегом. Тяжелые минометы все время передавали из одного взвода в другой, так что ни в одном из подразделений солдаты не могли устать заметно сильнее, чем во остальных.
К счастью, было прохладно. Дождь же ни в коей мере не был помехой для отряда. Превосходно обученные люди, среди которых после долгих лет боев не осталось ни одного лентяя или труса, были неутомимы. Кроме того, они были приятно возбуждены тем, что стояла дождливая погода с низкой облачностью и густыми туманами: нигде не было видно их самого страшного и ненавистного врага, американских самолетов. Это было просто прекрасно – двигаться свободно, словно в прошлом веке, без страха перед «фантомами» или «скайхоуками», которые с яростным визгом обрушивались с неба, чтобы скинуть свой напалм и белый фосфор. Именно за это он с такой силой ненавидел американцев: они сражались при помощи огня. Не испытывая никаких угрызений совести, они жгли его людей, как саранчу, пожирающую урожай. Зато те, кому удавалось выстоять против пламени, приобретали крепость, превосходящую всякое воображение. Тот, кто смог выстоять против пламени, уже не боится ничего.
Хуу Ко, старшему полковнику, было сорок четыре года. Иногда перед его мысленным взором проплывали картины прежней жизни: Париж конца сороковых – начала пятидесятых годов, когда его декадент-отец отправил его к французам, под чьим покровительством он старательно учился. Но Париж, прелести Парижа – разве можно забыть такое место? Это был революционный город, там он впервые закурил «Голуаз», начал читать Маркса и Энгельса, и Пруста. И Сартра, и Ницше, и Аполлинера, там его чувство принадлежности к старому миру, миру его отца, дало первые трещины. Изначальные причины были очень мелкими, чуть ли не лишенными смысла. Должны ли французы ощущать отвращение к своим желтым гостям? Неужели они получают такое удовольствие от своей белизны, хотя и проповедуют равенство всех людей перед Богом? А может быть, им нравится спасать цветных индокитайцев, таких, как он сам, от их желтизны?
И теперь он время от времени спрашивал себя: а выбрал бы он тогда этот путь, если бы знал, насколько трудным он окажется?
Старший полковник Хуу Ко участвовал вместе с французами в семи сражениях и трех кампаниях первой Индокитайской войны. Он любил французских солдат, суровых, жестких, беспредельно храбрых людей, которые искренне верили в то, что имеют права на колонизированную ими землю. Если бы кто-нибудь сказал им, что это не так, они просто не поняли бы этого человека. Он лежал вместе с ними в грязи в Дьенбьенфу в 1954 году – восемнадцать лет назад – и так же, как и они, молился, чтобы пришли американцы с их могущественной авиацией и спасли их.
Старший полковник Хуу Ко узнал от них католического Бога. Он отправился на юг и сражался за братьев Дьем, выступивших оплотом против безбожного Дядюшки Хо. В 1955 году, во время ожесточенных уличных боев, он вел пехотный взвод против Бин Key Йена, затем против культа Хоа Хао в долине Меконга и присутствовал в 1956 году при казни лидера культа Ба Куга. Большая часть убийств, которые ему доводилось видеть, совершалась индокитайцами, и от рук их гибли тоже индокитайцы. Такое положение дел было ему глубоко противно.
К тому же Сайгон ни в коей мере не был Парижем, хотя в нем имелись и кафе, и ночные клубы, и красивые женщины; это был город коррупции, проституток, азартнейшей карточной игры, преступлений, наркотиков, и все это Дьемы не только поощряли, но даже получали от этого доход. Как он мог любить Дьемов, если они любили шелка, духи, роскошь и свою собственную власть куда больше, чем людей, которыми управляли, которых они не желали знать и над которыми они считали себя вознесенными неизмеримо высоко? Его отец советовал ему прощать им надменность и чванство и относиться к ним как к орудию Божьей воли. Но его отец никогда не желал замечать грязной политической кухни, коррупции, ужасного обращения с крестьянами, полнейшего нежелания хоть как-то считаться с людьми.
Хуу Ко отправился на север в 1961 году, когда разложение режима Дьемов достигло поистине эпического размаха и страна вполне могла сравниться по глубине падения с библейским разрушенным городом. Он отказался от своей католической веры, от унаследованного богатства и от отца, которого, несомненно, никогда больше не увидит. Он знал, что Юг потонет в предательстве и спекуляции и навлечет на себя пламя возмездия, как это и получилось на самом деле.
Он стал скромным рядовым Народной революционной армии. Человек, сидевший в парижских кафе и однажды встретившийся с великими Сартром и де Бовуаром в «Де Магго» в Четырнадцатом округе, майор армии Республики Южного Вьетнама, стал непритязательным рядовым, таскавшим на себе снаряжение и не стремившимся ни к чему, кроме выполнения своего долга перед родиной и будущим и душевного очищения, но его дарования всегда выдавали его.
Он всегда был лучшим среди остальных солдат и поэтому рос в служебном отношении, не прилагая к тому никаких усилий и не питая ни малейшей амбиции: через два года, после многочисленных стычек с противником на западе и на юге, он был зачислен на офицерские курсы и прошел шестимесячную переподготовку в лагере поблизости от Ханоя, где выдержал поистине варварское отношение к себе и прошел искупление для дальнейшей революционной борьбы. И все это только ожесточило его и ожесточало все сильнее на протяжении последовавшей затем десятилетней войны.
Сейчас он чувствовал, что устал. Он находился на войне с 1950 года; двадцать два года непрерывной войны. Впрочем, она уже почти закончилась. И впрямь, оставался только лагерь по имени «Аризона», и между полковником и лагерем не стояло ничего, никакой воинской части, никаких самолетов, никакой артиллерии. Он сокрушит этот лагерь. Ничто не в состоянии остановить его.
Глава 12
Во сне он получил прекрасный пас от боковой линии, и, когда рванулся вперед, в сторону зачетного поля соперников, все блокирующие преотличнейшим образом посбивали своих противников с ног и защитники повалились, как кегли, открыв свободные проходы до самого конца зоны. Это было нечто наподобие геометрического построения или, по крайней мере, физической проблемы, сведенной к абстрактной формулировке, нечто очень приятное и далекое от действительности, которая заключалась в том, что ты бежал, движимый исключительно инстинктом, и совершенно не помнил подробностей того, что происходило с тобой во время прорыва. Он все-таки прорвался в зачетное поле, люди приветствовали его, и это было так тепло и хорошо. Джулия обнимала его. Его отец тоже был там и плакал от радости. Там был еще и Триг, неистово подпрыгивавший на месте, а рядом с ним точно так же подскакивал и сержант Боб Ли Суэггер, бог среди снайперов, воплощение нелепой радости; он выделывал пируэты, весь увешанный оружием и одетый в свой пестрый грязный камуфляж.