Сезон охоты на людей
Шрифт:
– Эй, – крикнул Донни, перекрывая рев винтов, – а ведь дождь-то перестал.
Глава 17
Старшего полковника Хуу Ко начали критиковать еще во время его пребывания в госпитале. Критика была беспощадной. Она была непрерывной. Она была жестокой. Каждый день в десять часов его отвозили на кресле-каталке в зал, где заседал комитет. Его страшно обгоревшая левая рука, замотанная бинтами, висела на перевязи, он чувствовал себя сонным и отупевшим от болеутоляющих лекарств, а в голове звенели революционные афоризмы, которыми его беспрестанно потчевали
Он сидел в неловкой позе, раскрасневшийся от нескончаемого жара, ожидая, когда действие обезболивающих средств начнет проходить, а перед ним сидели обвинители, лиц которых он не мог рассмотреть, так как лампы были направлены ему в лицо.
– Старший полковник, почему вы отказались продолжать движение, невзирая на потери?
– Старший полковник, кто надоумил вас прекратить движение и отправить отряды на розыски американского снайпера?
– Старший полковник, может быть, вы подвержены заразе самолюбия и самомнения? Или вы не доверяете Родине и ее движущей силе, Партии?
– Старший полковник, почему вы потратили впустую время на разворачивание минометов, когда одно подразделение могло бы заблокировать американцев в их укрытии и вы могли бы успеть атаковать лагерь «Аризона» до наступления рассвета?
– Старший полковник, правда ли, что политический комиссар Фук Бо перед своей геройской смертью рекомендовал вам выбрать иной, лучший образ действий, и если так, то почему вы пренебрегли его советом? Разве вы не знали, что он говорил от имени Партии?
Вопросы были бесконечными, как и его боль.
Самое главное, что все обвинения по сути своей были справедливыми: он вел себя непрофессионально, поддался западным демонам самолюбия, яд которых, судя по всему, глубоко проник в его душу и так и не успел выветриться за годы суровой аскетической жизни. Он поступал так, будто все случившееся было личным поединком между ним и американцем, который сумел до такой степени вывести его из равновесия. Он сорвал выполнение задания ради того, чтобы убить американца, и, если верить разведывательным донесениям, в этом тоже не смог добиться успеха.
Он был опозорен. Теперь у него не могло быть никакого достойного будущего. Он потерпел полную неудачу, потому что его сердце оказалось слабым, а характер – никудышным. Все, что о нем говорили, было совершенно верным, а критика, которой его подвергали, и близко не походила на наказание, какого он заслуживал. Никто не мог покарать его строже, чем он сам карал себя. Он заслужил адские муки, он заслужил забвение. Он был тараканом, который...
Но однажды произошло чрезвычайно странное событие. Прямо во время очередного заседания, когда непреклонная воля политических офицеров вдребезги сокрушала остатки его жалкой никчемной личности, двери без стука отворились и в помещение стремительно вошли два курьера из Политбюро. Они подали старшему дознавателю конверт, который тот поспешно вскрыл и пробежал глазами депешу.
В следующий момент его лицо расплылось в широкой улыбке, полной любви и сострадания. Он смотрел на Хуу Ко так, будто перед ним находился собственной персоной спаситель человечества, покойный, но вечно живой великий Дядя Хо.
– Ах, полковник, – взревел он голосом, исполненным такой липкой сладости, что это казалось почти неприличным, – ах, полковник, мне кажется, что вы чувствуете себя так неудобно в этом кресле! Уверен, что вы не отказались бы от чашки чаю! Тран, окажите любезность, сходите на кухню и принесите полковнику чашку чаю. И каких-нибудь хороших конфет. Цукаты из свеклы? Или американский шоколад? Ах да, «Херши», у нас же есть «Херши» с... если не возражаете, то я предложил бы с... с миндалем.
– С миндалем? – переспросил полковник, мысли которого пребывали очень, очень далеко от «Херши» с миндалем.
Тран, который лишь минуту назад на все корки честил полковника, браня его за глупость, с готовностью вскочил и, как лакей, помчался исполнять поручение. Буквально через несколько секунд он вернулся с подносом, на котором стояли чайник, тонкая фарфоровая чашка и блюдечко с плитками шоколада «Херши», густо напичканными миндалем, и подал все это новой знаменитости. Тут же весь комитет собрался вокруг своего нового большого друга и революционного героя полковника, а через несколько минут старый Тран собственноручно отвез сидевшего в инвалидном кресле полковника в автомобиль, с непритворной теплотой расспрашивая по пути, как поживают прекрасная жена полковника и шестеро его чудесных детей.
Комитет в полном составе стоял у дверей и приветливо махал руками полковнику, отъезжавшему в сверкающем «ситроене» в обществе двух порученцев из Политбюро, которые ничего не стали ему объяснять, а лишь предложили сигареты, термос чая и вообще делали все, чтобы ему было удобно и спокойно.
– Почему меня столь внезапно реабилитировали? – поинтересовался он. – Ведь я классовый предатель и трус. Я саботажник, обструкционист, ревизионист и тайный шпион Запада.
– Ах, полковник! – воскликнул старший из сопровождающих и принужденно захохотал. – Вы шутите! Как вы забавно сказали! Правда, он великий остряк? Я и забыл, полковник, что о вашем остроумии рассказывают легенды!
И Хуу Ко понял, что этот человек, ко всему прочему, напуган. Что же такого могло случиться?
А в следующее мгновение ему все стало ясно. В Демократической Республике Вьетнам имелась только одна сила, которая могла вот так внезапно все изменить, – русские.
В своем военном представительстве советские эксперты из ГРУ – Главного разведывательного управления – долго и настойчиво допрашивали его, не пытаясь, впрочем, определить его вину. Эти люди были одновременно отчужденными и внимательными, все одетые в черную боевую униформу спецназа без знаков различия, хотя по поведению все же можно было различить старших и младших по званию. Они ни разу не упомянули ни о политике, ни о революции. Хуу Ко четко осознал, что это не следствие с целью предать его суду, а разведывательная операция.
Они были очень скрупулезны на свой западный манер. Хуу Ко неторопливо рассказал обо всем, что было, сначала указывая все по карте, а потом, на второй день, на масштабной модели долины, ведущей в Кхамдук. Его поразило, как быстро была сделана эта модель и как точно были переданы на ней все детали, вплоть до раскраски. Все беседы велись по-русски.
– Вы были...
– Вот здесь, когда раздались первые выстрелы.
– Сколько их было?
– Он выстрелил три раза.
– Полуавтомат?