Сезон охоты на людей
Шрифт:
– Нет, винтовка с затвором. Он стрелял недостаточно быстро для полуавтомата, хотя и с таким оружием был очень, очень хорош. Пожалуй, я не только не видел, но даже и не слышал о человеке, который мог бы так быстро действовать оружием с ручным затвором.
Русские слушали его внимательно, но было ясно, что их интересовал не только снайпер. Нет, они изучали весь ход операции, гибель саперной команды, звуки выстрелов с правого фланга, использование ракет. Ракеты почему-то особенно привлекли их внимание.
– Ракеты. Вы можете описать их?
– Да, конечно, товарищ. Они, как
Они слушали, делали записи, составляли сложные диаграммы и хронологические таблицы, стараясь восстановить ход событий в мельчайших подробностях. Было совершенно ясно, что, прежде чем взяться за него, они уже расспросили других участников сражения в Кхамдуке.
Они не вынуждали его делать какие-либо заключения, напротив, вели себя как помощники, старающиеся вместе с ним добиться полной ясности.
– А теперь, полковник, – сказал руководитель группы, маленький желчный человек, почти непрерывно куривший «Мальборо», – исходя из того, что мы выяснили, хотелось бы узнать, каковы ваши предположения по поводу того, что случилось. Какое значение имели ракеты, особенно с учетом их местоположения относительно основных направлений стрельбы, которая велась против вас?
– Совершенно ясно, что там был еще один человек. Это снайперская команда американских морских пехотинцев, а они почти всегда действуют по двое.
– Да, – согласился руководитель группы. – Мы считаем точно так же. И что интересно, баллистический анализ в целом подтверждает ваш вывод. Часть людей была убита 173-грановыми пулями, которые используются американцами в качестве особо прицельных боеприпасов, следовательно, ими стрелял снайпер. Но мы также обнаружили тела со 150-грановыми пулями, а это стандартный боеприпас для М-14. Отсюда ясно, что одна из винтовок была магазинным «ремингтоном», а вторая – М-14. Конечно среди жертв было легко выделить убитых из автомата сорок пятого калибра. Мы полагаем, что это запасное оружие снайпера.
Полковник был поражен: они копались во всем этом с такой тщательностью, словно проводили вскрытие трупа, словно рассчитывали раскрыть самые заветные тайны. Это было настолько важно для них, как будто опасности подвергалось их самое ценное достояние и они полностью посвятили себя предотвращению угрозы.
– Вы хотели бы узнать, кто были эти люди?
Да, полковник хотел этого. Но ему следовало смирить самолюбие, поскольку познакомиться, пусть даже заочно, с людьми, погубившими его батальон, его репутацию и его будущее, значило бы еще больше персонализировать коллизию, превратить ее в частное событие, в некое осложнение, может быть, даже наваждение, имеющее отношение к его собственной жизни, как будто он являлся, жертвой этого события, а не его причиной.
– Нет, пожалуй. Меня не интересуют конкретные люди.
– Хорошо сказано. Но, увы, теперь вам придется это сделать. Это впрямую входит в ваше новое назначение.
Очень любопытно! Новое назначение под патронажем русских. Но что же это могло означать?
Вот при каких обстоятельствах ему довелось впервые познакомиться со своим главным противником, человеком по имени Суэггер, сержантом, который однажды выиграл крупные соревнования по стрельбе, принес много вреда Родине за время трех сроков службы во Вьетнаме и даже теперь бродил по лесам и полям, выслеживая новые жертвы.
Суэггер был изображен на фотографии из журнала для морских пехотинцев и оказался именно таким, какого ожидал увидеть полковник. Он помнил американцев по Парижу и по времени, проведенному им в Сайгоне с тамошними марионетками. Этот принадлежал к знакомому типу, правда, имел несколько утрированный облик. Тощий, крепкий, ловкий, энергичный, более храбрый, чем даже французы, столь же храбрый, как любой немец из Иностранного легиона. Хитрость, дополненная тем специфическим качеством мышления, которое позволяет ему инстинктивно угадывать слабые места и решительно атаковать их. Дисциплинированный до такой степени, какая почти никогда не бывает доступна американцам. Из него получился бы прекрасный, просто редкостный партийный функционер, настолько четким и целенаправленным было его мышление.
В общем-то, на снимке был запечатлен молодой человек с выступающими скулами и прищуренными глазами, его обветренное лицо освещалось усмешкой. В руках он держал какой-то несуразный приз, а рядом с награжденным стоял человек, казавшийся его постаревшей копией: те же самые глаза-щелки и коротко подстриженные волосы, разве что на груди старшего больше орденских ленточек. «Сержант Суэггер принимает поздравления командира после победы в соревнованиях, проводившихся в Кэмп-Перри» – гласил заголовок в переводе на вьетнамский. Полковник понял выражение лица с фотографии – это было ликование воина, и он увидел в этих сощуренных глазах множество смертей и безжалостность палача всех тех убитых.
– Для такого, – сказал он, – война не повод для убийств, а просто их оправдание.
– Возможно, – ответил руководитель русских разведчиков. – Возможно, что война позволила ему в полном объеме почувствовать свою незаурядность, даже величие. Но вам не кажется, что он обладает определенной дисциплиной? Он не развратник, он нисколько не похож на известных американских преступников. Он никого не насиловал, никого не убивал, кроме как в бою. За ним не замечено никаких сексуальных отклонений или странностей, связанных с психопатией.
– Нет, он не психопат, – сказал Хуу Ко. – Он герой, хотя граница между тем и другим достаточно тонкая, пожалуй, даже хрупкая. Ему необходимо дело, чтобы найти свое истинное "я", вот что я хочу сказать. Он из тех, кто не способен жить без обоснования жизни. Ему постоянно требуется нечто, чтобы он мог оправдаться перед собой. Отнимите у него это нечто, и у него не останется ничего.
– Очень хорошо. А теперь посмотрите это, здесь есть кое-что еще.
В большом конверте содержалось много сведений о Суэггере, собранных в основном по разным газетам. Однако среди них попадались и материалы из внутренних документов Корпуса морской пехоты, добытые, вероятно, каким-то чрезвычайно тайным агентом.