Сезон охоты на ведьм
Шрифт:
– По стойлам.
– Может, их вовсе кастрировать, как в некоторых сектах? Сразу прекратят развратничать да интриговать, а здоровье, говорят, даже улучшится.
– И проживут намного дольше, – поддакнул Вадим. – Только захотят ли творить?
– То-то и оно, – вздохнул настоятель.
– А что, ваша продукция ещё пользуется спросом?
– Как поглядеть. Имя не обессмертишь, а на прокорм хватает.
Словно подслушав, в открывшуюся дверь шмыгнули две невзрачные «мышки» с преданными глазами, видимо, из послушниц, и не без умелости принялись накрывать на стол. Была ли это обычная трапеза настоятеля либо расщедрились ради дорогого гостя, но ассортимент оказался на зависть.
Сколько творцов может набраться в миллионном городе? – прикинул Вадим. С тысячу? Пара-тройка сотен отошла Студии, больше туда не влиться, – а прочие, выходит, остались без призору? Но ведь и крутарям хочется иногда оттянуться. («И зрелищ», а как же!) И кто снабдит их, если не творцы? В конце концов, даже у лагерников пользовались спросом фантазии Штильмарка, а чем крутари хуже? Не говоря о торгашах, умельцах, наймитах. Не всё ж им зарабатывать, надо и тратить? А творцы, как все прочие, стоят ровно столько, сколько за них готовы платить.
– Власти не беспокоят? – спросил Вадим, только «мышки» убрались. – Имею в виду Крепость.
– Что упало, то пропало, – слабо улыбнулся наставник. – Знаешь ведь? Мы даже сотрудничаем.
– А «волки»?
– Этим и вовсе… Какие у нас доходы? Самим бы протянуть.
– Ну, не скромничай – похоже, вы не бедствуете, – Вадим кивнул на стол. – Откуда такое обилие? Натуральный обмен, да?
– Нам повезло на прихожан, – уклончиво ответил Калуф. – Среди них немало людей со связями.
Вадим усмехнулся: уважают на Руси творцов. Только за какие заслуги? Ни ума народу не прибавили, ни совести.
– Вы как та жёнушка душегуба, – сказал он, – что не желает знать, на какие доходы жирует. А ну как придётся отказываться!..
– «Бойся данайцев», да? Уж я ль не боюсь!
– Оттого и похудал так? Смотри, старичок, не надорвись.
– А вот ты всё молодеешь, – позавидовал Калуф. – Словно тот чудик в Белой Руси, коего супружница отравила невесть чем, – так он с той поры крепчает год от года, а спать прекратил вовсе. Кто бы меня так траванул?
– Что ли, вычитал где? – заинтересовался Вадим. – Не скажу, что один в один, однако сходство имеется.
– Ещё говорят, температура у него упала градуса на три.
– Здесь мы разошлись: я-то прогреваюсь до кончиков пальцев, судя по реакции некоторых дам.
– «Для дам и не дам, – негромко напел Калуф, – совет хороший дам: нигде и никого не подпускайте к телесам».
– Тоже, совет!.. Уж лучше ошибиться разок-другой. В жизни не так много радостей, зачем лишать себя едва не главной?
– Ничего нет выше творчества! – возгласил наставник. – Что уводит в сторону, надо отринуть.
– А, собственно, что уводит? – осведомился Вадим. – У правильно устроенного человека «все дороги ведут».
– «Мир станет счастлив только тогда, когда у каждого человека будет душа художника», – со вкусом процитировал Калуф. – Кто сказал?
– Роден, – ответил Вадим, – Огюст. Это и есть ваша цель?
– А чем плоха?
– Творец, как высшая стадия человека!.. Думаешь, этим исчерпываются достоинства сапиенса?
– Был бы дар, остальное приложится, – заверил хозяин. – А одаривать должен Великий Дух и не абы кого, но достойных.
– Ну-ка, ну-ка… Это кого же? Выкладывай, чего вы тут без меня наворочали!
Понукаемый Вадимом, хозяин не без гордости поведал, сколь много преуспели они в построении нового братства, разросшегося уже настолько, что вполне могло именоваться даже не сектой или монастырём, но церковью – «божьим домом». Правда, сам Калуф до сих пор скромно звался аббатом, но в подчинении у него оказались кардиналы да епископы, не считая нескольких орденских генералов и одного великого магистра, ведающего охраной, – так что впору было вспомнить о равном значении слов «аббат» и «папа»: отец. А заодно о смысле других терминов, принятых в католицизме: «епископ» значило надзиратель; «кардинал» – главный (из надзирателей, видимо); «архи» – старший. Кстати сказать, монахи одного из подчинённых Калуфу орденов провозгласили себя доминиканес, «псами господними», и учредили церковные Суды под председательством епископов. Другой орден больше смахивал на тайное общество либо секретную службу, хотя именовался не Обществом Иисуса, а Школой Основателя. Третий орден составили воображенцы.
– Правда, они настоль отклонились от Русла («От линии партии», – мурлыкнул Вадим.), что уже граничат с ересью, – огорчённо заметил Калуф. – Самостоятельные не в меру – того и гляди уйдут в раскол!
Из дальнейшего выяснилось, что кардиналы заведовали направлениями в Творчестве (литература, музыка, изображение, постановка), за видами помельче присматривали епископы. Одним из них, кстати, стал Беленький, а вот в литературные кардиналы угодил знаменитый Калужцев, действительно замечательный творец, в недавнем прошлом светило союзного масштаба и до сих пор полный благих намерений. Прочую братию составили иереи, возведённые в сан, как и положено, через священство (епископское рукоположение) и таким способом наделённые, якобы, особой благодатью Великого Духа, делающей их посредниками между ним и людьми.
– А как же! – убеждённо подтвердил Калуф. – Недаром говорят: «божья искра» или «божий дар»? Вот мы и одаряем достойных.
– Приняли, значит, на себя божественные функции? – хмыкнул Вадим. – Упорядочили, вывели критерии, поставили на поток. Даже из талантов устроили кормушку!
Впрочем, устроено всё было по уму – если допустить, что творчество и впрямь нужно организовывать. Всё-таки не зря Калуф столько подвизался в функционерах и за образец принял структуру, простоявшую не одну тысячу лет, выверенную и обтёсанную временем. А идейному партийцу обернуться истовым верующим не так и сложно. Даже для Вадима здесь отыскалась бы подходящая нишка, ибо убеждённых бирюков или особо капризных определяли в отшельники, заселяя пустующие дома неподалёку от монастыря.
– Как же вас теперь величать? – спросил Вадим. – Создателями?
– Почему? – удивился Калуф.
– А чего мелочиться?
– Лучше уж противленцами.
– Протестантами, что ли?
– Ну зачем?
– А зачем противленцами?
– Надо ж как-то обособиться от Студии? Вот туда слили самые подонки!
– А у вас, стало быть, сливки?
– Можешь насмешничать сколь угодно, но среди нас действительно нет бесталанных. У кого больше, у кого меньше, однако в каждом что-то брезжит. А когда такая масса единомышленников смыкается в организм, это даёт новое качество. Ты ещё не понял силы единства, не узнал на своей шкуре – в отличие от меня, поварившегося в прежних котлах.