Сезоны Ансаров
Шрифт:
Урсула К.Ле Гуин
Сезоны Ансаров
2002, Гужов Е., перевод.
Страусам перешейка МакКензи, чей образ жизни
вдохновил эту историю.
Урсула К. Ле Гуин
Я однажды долго говорила со старым ансаром, с которым познакомилась в Межпланетном Хостеле - на громадном острове, расположенном в Великом Западном Океане, весьма далеко от маршрутов миграции ансаров. В наши дни это единственное место, куда допускаются визитеры с других планет.
Кергеммег жил здесь, выполняя роль хозяина и гида из аборигенов, и давая визитерам ощутить ауру местного колорита, ибо во всем остальном этот остров выглядел похожим на любой тропический остров любой из сотен планет солнечный, ветреный, ленивый, красивый, с перистыми деревьями, золотистыми песками и большими голубовато-зелеными, покрытыми белой гривой волнами, разбивающимися о рифы сразу за лагуной. Большая часть посетителей прибывают
Ему было скучно и одиноко среди незаинтересованных туристов, и когда он обнаружил во мне старательного слушателя (конечно, не первого и не последнего, но в данный момент единственного), он с удовольствием рассказывал о своем народе, пока долгими, мягкими вечерами мы сидели с высокими бокалами ледяного Ю в пурпурном мраке, насквозь просвеченным светом пылающих звезд, сиянием морских волн, полных светящихся созданий, и пульсирующим мерцанием целых облаков летучих светлячков в высоких кронах перистых деревьев.
С незапамятных времен, говорил он, ансары следовали своему Пути. Он называл этот путь Мадан. Это Путь моего народа, это Путь, которым должно идти все, это Путь, которым все созданы, какие они есть, это Тропа, которой должно держаться, это Дорога, которая глубоко скрыта в слове "все-гда" (все-где?): как и в нашем, в его слове содержались все эти значения. "Потом мы уклонились от нашего Пути", сказал он. "На некоторое время. Ненадолго. Теперь мы опять все делаем так, как делали всегда."
Люди вечно говорят: "мы делали так всегда", а потом обнаруживаешь, что их "всегда" означает поколение-другое, век или два, самое большее тысячелетие или два тысячелетия. Культурные обычаи и привычки, это мыльные пузыри по сравнению с путями и привычками расы или тела. На самом-то деле весьма мало есть такого, что человеческие существа на нашей планете делали "всегда", если исключить еду питье, сон, пение, разговор, отдых, порождение и воспитание детей, и, вероятно, все названное в сильной степени взаимосвязано. Фактически, на это можно смотреть, как на суть человека сколь немногим человеческим императивам мы следуем. Как гибки мы в нахождении новых способов действия, новых дорог и путей, как настойчиво, изобретательно, отчаянно мы ищем правильный Путь, истинную Дорогу, ту Тропу, которую, как нам кажется, мы давно потеряли в чащобе новинок, новых возможностей и нового выбора...
У ансаров другой выбор деяний, чем у нас, вероятно более ограниченный. Но в нем своя истина.
Их мир расположен на большем расстоянии от гораздо большего, чем наше, солнца, поэтому, хотя вращение планеты почти такое же, как и у Земли, их год длится около двадцати четырех наших лет. И времена года соответственно больше и медленнее, каждое из них длится шесть наших лет.
На каждой планете и в любом климате существует весна, и весна - это время размножения, когда рождается новая жизнь, а для созданий, чья жизнь представляет собой всего несколько сезонов и немного лет, ранняя весна - это еще и время брачное, когда начинается новая жизнь. Так это и для ансаров, продолжительность жизни которых по их исчислению составляет всего три года.
Они населяют два континента; один на экваторе и немного к югу от него, и другой, который простирается до самого северного полюса; оба они, как наши Америки, соединены узким горным перешейком, хотя масштабами все это заметно мельче. Остальную часть их мира покрывает океан с немногими архипелагами и рассыпанными островами покрупнее, ни на одном из которых люди не живут. Кроме того единственного, который занимает Межпланетное Агентство.
Год начинается, говорил Кергеммег, когда в городах равнин и пустынь Юга жрецы данного Года произносят Слово, и толпы собираются, чтобы посмотреть, как солнце медлит на вершине Башни Года или пронизывает Цель стрелой света на рассвете: это момент солнцестояния. Теперь всевозрастающая жара станет иссушать южные травянистые степи и прерии с их дикими злаками, и в долгий сухой сезон реки потекут медленно, а родники городов иссохнут. Весна следует за солнцем на север, растопляя снега на дальних горах, расцвечивая долины зеленью... И народ ансаров следует за нею.
"Ну, я отчаливаю", - говорит старый друг старому другу на улице, "до встречи!" А молодые, почти одногодки, для нас это люди двадцати одного двадцати двух лет, уходят из своих отдельных квартир, от приятелей, от коллег по спортивным клубам, и разыскивают среди лабиринта многоэтажек, коммунальных жилищ и хостелов города одного или другого из своих родителей, с которыми расстались летом. Небрежно войдя, они говорят: "Привет, папа!" или "Здорово, мама! Похоже, все возвращаются на Север!" И родители, стараясь не оскорбить юношу предложением помощи, говорят: "Да, конечно, я и сам об этом подумываю. Было бы прекрасно, если б ты пошел с нами. Твоя сестра в соседней комнате - собирается".
И так по одному, по двое и трое, люди покидают город. Исход - это долгий процесс без какого-либо порядка. Некоторые уходят почти сразу после солнцестояния, а другие говорят о них: "Ну какая здесь спешка?", или: "Шеппены, конечно, побежали первыми, чтобы она смогла пошнырять по старым обиталищам". А некоторые медлят в городе, пока он почти не опустеет, и все никак не могут собраться с духом, чтобы покинуть жаркие и тихие улицы, печальные площади, полные теней пустынные скверы, что когда-то, всю долгую половину года, были так наполнены людьми и музыкой. Но первые или последние - все выходят на дороги, ведущие к Северу. А если уж они двинулись в дорогу, то идут быстро.
Большинство несут с собою только то, что могут унести в рюкзаках или погрузив на руба (из описания Кергеммега следует, что руба - что-то вроде небольшого оперенного ослика). Некоторые торговцы, что разбогатели во время пустынного сезона, стартуют с целыми караванами руба, гружеными добром и ценностями. Хотя большинство людей путешествуют в одиночку или небольшими семейными группами, на более популярных дорогах они идут очень близко друг к другу. В тех местах, где идти тяжело, и где пожилым и ослабевшим требуется помощь в собирании и переноске еды, временно образуются большие группы. Однако, на дорогах к Северу не бывает маленьких детей.
Кергеммег не знал, сколько ансаров участвует в походе, но предполагал, что несколько сотен тысяч, может, миллион. Все присоединяются к миграции.
Когда они доходят до гор Срединных Земель, то не теснятся вместе, а рассыпаются на сотни разных троп, но некоторым следуют многие, по другим лишь несколько человек, некоторые обозначены ясно, другие так скрыты, что только те, кто был на них прежде, может вообще найти следы поворотов. "Вот когда хорошо иметь рядом трехлетних", - говорил Кергеммег, "таких, кто был на этом пути дважды". Они путешествуют очень легко и быстро. Они живут тем, что находят на земле, кроме засушливых горных районов, где, как он говорил, "приходится облегчать рюкзаки". Но поднявшись в эти высокие каньоны и на перевалы, тяжело нагруженные руба караванов торговцев, начинают спотыкаться и дрожать, изнемогая от тягот и холода. А если торговец все пытается гнать их вперед, то люди отпускают животных на волю и позволяют собственным вьючным руба уйти вместе с ними. Маленькие животные хромают, спотыкаются, и бредут обратно на юг - в пустыню. Добро, которое они несли, оказывается рассыпанным по обочинам для любого, кто подберет; но никто не берет ничего, кроме еды, если она нужна. Никто не хочет ничего нести, чтобы не замедлять движение. Весна наступает, холодная весна, сладкая весна, в долины с травой и рощами; она приходит к озерам и чистым рекам Севера, и люди хотят быть там, когда наступит это время.
Слушая Кергеммега, я воображала, что если б кто-нибудь смог увидеть эту миграцию с высоты, увидеть всех этих людей, пробирающихся по тысячам тропинок и дорог, то это было бы похоже, как если б он увидел наше Северо-Западное побережье весной век или другой назад, когда каждый ручей, каждый поток, от реки Колумбии шириной в милю до крошечного ручейка, становился красным от идущего на нерест лосося.
Лососи мечут икру и умирают, достигнув своей цели, и некоторые ансары тоже идут домой, чтобы умереть: те, что участвуют в своей третьей миграции на Север, трехлетние, в которых мы видели бы людей по семьдесят лет и более. Некоторым из них весь путь уже не под силу. Измотавшись от лишений и тяжкого перехода, они остаются позади. И если люди проходят мимо старика или старухи, сидящих у дороги, то говорят им слова утешения, могут помочь построить маленькое укрытие, оставить еду, но они не уговаривают стариков идти вместе с ними. Если старик очень слаб или болен, люди могут подождать ночь - другую, пока какие-нибудь другие мигранты не займут их место. А если старика находят у дороги мертвым, люди хоронят тело. На спине, ногами на Север: идущего домой.