Сезоны Ансаров
Шрифт:
Много, очень много могил вдоль дорог к Северу, говорил Кергеммег. Никто никогда не совершал четвертой миграции.
Молодые люди, которые проходят свою первую или вторую миграцию, торопятся дальше, собираясь толпами на высоких горных перевалах, а потом широко разливаясь по мириадам узких путей, по прериям Средиземья, которые простираются к северу от гор. К тому времени, когда они достигают собственно Северных Земель, великие людские реки распадаются на тысячи протоков, отклоняясь к западу и к востоку.
Дойдя до прекрасной холмистой равнины, где трава уже зелена, а деревья оделись листвой, одна из этих маленьких групп делает остановку. "Ну, что ж, вот мы и прибыли", говорит мать, "это здесь". Слезы выступают у нее на глазах, и она смеется мягким, чуть хрипловатым смехом ансаров. "Шуку,
И дочь, которой было меньше полугода, когда она это место покинула одиннадцать, примерно, наших лет - оглядывается вокруг с изумлением и недоверием, и смеется, и плачет: "Тогда все было такое большое!"
Потом Шуку, наверное, осматривает эти смутно знакомые луга, где она родилась, до едва различимой крыши ближайших соседей, и думает: Не там ли живет Киммимид и его отец, которые шли рядом с нами и разбивали совместный лагерь на несколько ночей. Они, наверное, уже там, и если так, придет ли Киммимид поздороваться?
Ибо люди, которые жили в такой тесной близости, в таком социальном и неустанном общении в Городах-под-Солнцем, разделяя комнаты, деля постели, работу и игру, все делая вместе, группами и толпами, теперь разделилось, семья отделилась от семьи, добрый друг отделился от доброго друга, каждый оказался здесь в маленьком и отдаленном от других доме, здесь - в Луговой стране, или дальше на Север - в стране Холмов, или еще дальше на Север - в стране Озер - но даже если они все рассыпались ныне, словно песок из разбитых песочных часов, узы, что их объединяли, не разорвались, они лишь изменились. И сейчас они тоже сходятся вместе, но не группами или толпами, не десятками, сотнями и тысячами, но по двое и попарно.
"Ну, вот и вы!", говорит мать Шуку, когда отец Шуку открывает дверь маленького домика на краю луга. "Должно быть, вы на несколько дней нас опередили".
"Добро пожаловать!", торжественно говорит отец. Его глаза сияют. Оба взрослых пожимают друг другу руки и слегка поднимают свои узкие, увенчанные клювом головы в приветствии столь же интимном, сколь и официальном. Шуку внезапно вспоминает, что видела, как они делали это, когда была маленькой девочкой, и когда они жили здесь очень давно. Ибо здесь место ее рождения.
"Как раз вчера Киммимид спрашивал о тебе",- говорит Шуку отец Киммимида и тихо смеется хрипловатым смехом.
Весна приходит, весна наступает на них. И теперь они станут исполнять церемонии весны.
Киммимид проходит через луг с визитом, и они с Шуку разговаривают вместе, и гуляют вместе по лугам и вдоль речки. А потом, когда проходит день, неделя или две недели, он спрашивает ее, не желает ли она танцевать. "О, я не знаю", отвечает она, но видит, что он уже стоит высокий и прямой, с головой чуть запрокинутой назад, в той позе, что начинает танец, и она тоже встает; поначалу ее голова опущена, хотя она стоит прямо, прижав руки к бокам, но потом ей вдруг тоже хочется запрокинуть голову. Запрокинуть назад, и раскинуть руки широко, широко... чтобы танцевать и танцевать с ним...
А чем занимаются родители Шуку и родители Киммимида, в саду возле кухни или в старом ягоднике, как не тем же самым? Они смотрят в лицо друг другу, они вздымают свои гордые и узкие головы, а потом он прыгает, воздевая руки над головой, делает большой прыжок, а потом поклон, низкий поклон... и она кланяется тоже... и так он длится - танец ухаживания. И по всему северному континенту эти люди сейчас танцуют.
Никто не вмешивается в жизнь старых пар, никто не пытается изменить или перелицевать их брак. Однако, Киммимиду стоит быть настороже. Как-то вечером через луг приходит молодой человек, которого Шуку никогда раньше встречала; его место рождения расположено в нескольких милях отсюда. Он наслышан о красоте Шуку. Он сидит и разговаривает с нею. Он рассказывает ей, что строит новый дом в роще, милое местечко, и ближе к ее дому, чем к его. Он хотел бы попросить ее совета о том, как строить этот дом. А как-нибудь он хотел бы и потанцевать с нею. Может быть даже этим вечером, всего чуть-чуть, один шажочек или два, перед тем как он удалится.
Он чудесный танцор. И, танцуя с ним на траве поздним вечером ранней весны, Шуку чувствует, словно она летит, подхваченная великим ветром. И она закрывает свои глаза, ее руки плывут по бокам, словно на этом ветру, и встречаются с его руками...
Ее родители останутся жить вдвоем в доме на лугу; но у них больше не будет детей, ибо их время прошло, но любовью заниматься они будут так же часто, как делали это, когда впервые поженились. Шуку выберет одного из своих поклонников, вообще-то говоря, нового. Она уйдет, чтобы жить с ним и заниматься с ним любовью в доме, который они заканчивают строить вместе. Они строят, они танцуют, они занимаются садом, едят, спят, и все, что они делают, превращается в любовь. И в положенное время Шуку становится беременной, и в положенное время она рождает двух детей. Каждый рождается в прочной, белой мембране или яйце. Оба родителя разрывают эту защитную оболочку своими руками и клювами, освобождая крошечного свернувшегося в комочек новорожденного, который поднимает свой бесконечно маленький клювик и слепо всматривается, уже разевая широко свой рот, жадный до еды, жадный до жизни.
Второй ребенок, девочка, гораздо меньше и не такая жадная. Не такая преуспевающая. Хотя Шуку и ее муж питают обоих с нежной заботливостью, а мать Шуку приходит, чтобы присмотреть за маленькой, покормить ее из собственного клюва, и укачивать ее неустанно, когда она плачет, но все же младенец чахнет и слабеет. И однажды утром, лежа на руках своей бабушки, младенец корчится, задыхаясь. А потом замирает. Бабушка горько плачет, вспоминая маленького братика Шуку, который не прожил даже так долго, и пытается успокоить Шуку. Отец ребенка копает небольшую могилку позади нового дома среди усыпанных почками деревьев долгой весны, а слезы все катятся и катятся с его глаз, пока он копает. Однако, другой ребенок, крупная девочка Кикирри, щебечет, агукает, ест и процветает.
Примерно к тому времени, когда Кикирри научится вставать и кричать "Па!" отцу, "Ма!" матери и бабушке, и "Нет!", когда ей говорят перестать что-то делать, у Шуку рождается еще ребенок. Как в большинстве вторых зачатий, он рождается один. Прекрасный мальчик. Маленький, но очень жадный. Он растет быстро.
И он будет последним из детей Шуку. Они с мужем все еще продолжают заниматься любовью, когда бы им ни захотелось, во все легкое и счастливое время цветения и время появления плодов. Теплыми днями и нежными ночами. В прохладной тени деревьев и в гудящей насекомыми жаре на лугу в летний полдень, но это будет, как они выражаются любовь-роскошь; она не приносит никаких плодов. Кроме самой любви.
Дети у ансаров рождаются только ранней весной на Севере, вскоре после того, как они возвращаются к местам своего собственного рождения. Отдельные пары приносят четверых детей, и многие трех; но часто случается, что если первые двое детей процветают, то второго зачатия не происходит.
"Вы избавлены от проклятия сверхразмножения", сказала я Кергеммегу, когда он сообщил мне все это. И он согласился, когда я рассказала ему немного о своей планете.
Однако, ему не хотелось, чтобы я думала, что ансары совсем лишены реального репродуктивного выбора. Пары, как правило, связывают свои жизни навсегда. Однако человеческие желания и противоречия могут все менять, искривляя, разрывая эти связи. И он рассказал мне о подобных исключениях. Многие брачные узы образуются между двумя мужчинами или двумя женщинами. Такие пары, и те, кто остаются бездетными, часто берут ребенка у пар, у которых их трое или четверо, или берут ребенка, оставшегося сиротой, чтобы его воспитать. Есть люди, которые не берут супруга, а есть и такие, у которых супругов несколько - одновременно или последовательно. И, конечно, существует адюльтер. И существует насилие. Плохо оказаться женщине среди последних мигрантов, идущих с Юга, ибо сексуальный подъем у таких оставшихся уже слишком силен, молодых женщин часто насилуют целыми бандами, и они прибывают к месту своего рождения, жестоко настрадавшись, без надежды на пару, да еще и беременными. Мужчина, который не нашел себе пары, или разочаровался в собственной жене, может покинуть дом и уйти бродяжничать в качестве торговца иголками и нитками, точильщика ножей или столяра; таких странников ценят за их полезные умения, однако не доверяют их мотивам.