Сфера. Мир Обреченных
Шрифт:
Кипт видел, как беспорядочно отступают солдаты союзных армий. Даже маги из могущественных гильдий Остающихся, Уходящих, Чародеев, Мастеров Стали, не вступая в схватку с дикими ордами степняков и ожившими мертвецами, трусливо спешили укрыться в ближайшем лесу.
Многие колдуны прямо на бегу превращались в зайцев или птиц, доверяя спасение своей жизни резвым лапам и стремительным крыльям. У простых солдат такой возможности не было. Им приходилось ускорять свой бег, на ходу избавляясь от лат и бросая тяжеловесное оружие.
Никогда еще уважаемые магические гильдии не знали такого позора. Вся армия светлых сил была охвачена хаосом панического отступления, и только один предводитель войска — Даригаш — оставался безучастен к происходящему. Его прямая, как гвоздь, фигура, стоящая на вершине высокого холма, была издали видна всем участникам битвы. Издали Бог походил на неподвижное изваяние, ни одним жестом или словом не реагирующее на катастрофу своего войска. Только большая странной красной масти собака возбужденно бегала вокруг Даригаша, то начиная воинственно лаять на бегущих мимо солдат, то жалобно скулить, подняв морду к небу.
Перед тем как бежать вместе со всеми спасать свою жизнь, Кипт в последний раз оглянулся на Уходящего и пса, в котором была заключена его душа. Остающемуся было немного совестно перед Даригашем. Как-никак это он, Кипт, бездарно проиграл битву, позволив степнякам ложным отступлением заманить отборные силы белой армии в западню и поголовно уничтожить их в смертельном «мешке».
Будь Кипт более искусным полководцем, он бы с полным на то правом со временем занял место Бога, но теперь все было кончено.
Впрочем, Остающийся быстро успокоил муки собственной совести: «Нельзя винить себя за неудачу в поединке с бесчестным врагом. Я действовал благородно, направив войска в центр неприятельской армии, и не моя вина, что я стал жертвой обмана. Но не все потеряно, ведь у меня есть Узел!»
Мангрейд и Джамай подоспели к главной ставке побежденного противника практически одновременно. Причем хан эффектно подлетел к холму на драконе, которым управлял один из его слуг.
Философ с недоумением оглядел неподвижную фигуру Даригаша. Степняк же не отказал себе в удовольствии отвесить Богу крепкий пендель по мягкому месту. После этого между Мангрейдом и Джамаем произошла ссора из-за личного штандарта Даригаша.
— Он мой! — грубо дернул древко знамени в свою сторону хан.
— Ты забываешь, что принес мне клятву верности, — пытался поставить на место зарвавшегося степняка Мангрейд.
— Я знаю, — зло сузил свои и без того узкие глаза степняк, — ты чеканишь монеты со своей головой, где величаешь себя моим хозяином. Но я сам себе хан, и другого хана надо мною не будет!
Мангрейд почувствовал, что, не успев разгромить одного противника, вот-вот будет вынужден заняться подавлением мятежа в собственном войске. Чтобы не допустить этого, он предложил Джамаю осмотреться вокруг себя:
— Погляди, хан, какая великая сила стоит за мной, и сравни ее со своими обескровленными туменами, в которых после этой битвы осталось не так уж много воинов. Стоит мне приказать, и некроманты, их живые мертвецы, араюны и другие верные мои союзники накажут ваше дерзкое племя за дерзость.
Мгновенно оценив ситуацию, хан подобострастно рассмеялся и услужливо протянул трофейное знамя Мангрейду:
— У нас в степи говорят: если старый волк становится на пути молодого волка, он или ослеп, или ищет быстрого избавления от своей немощной жизни. Я пока еще вижу хорошо и не спешу в мир своих предков.
В этот момент над полем боя разнесся сигнал боевой трубы. Вслед за этими трубными звуками из-за дальних холмов стали появляться первые отряды подоспевшей новой армии. Постепенно их становилось все больше, пока массы конницы и пехоты не заполнили все видимое глазом пространство горизонта.
Но самое неожиданное, что под знамена неприятельского подкрепления стали спешно переходить некроманты и их живые мертвецы. Новая армия всей своей мощью с ходу обрушилась на темную рать.
От неожиданности Мангрейд даже выпустил из рук протянутое ему Джамаем знамя. Зато зоркий степняк сразу разглядел посреди подоспевшей армии белый штандарт Ткача и понял, что военная удача больше не покровительствует философу. Не прощаясь, хан побежал к своему дракону. Он собирался привычно дать деру, бросив свою армию на произвол судьбы. Но Такима особым свистом позвала поднимающегося в небо крылатого змея, и ящер послушно поспешил на зов хозяйки. Вместе с драконом в плен к крестоносцам попал и Джамай.
На помощь своему хозяину сразу поспешили верные ханские гвардейцы — маркурты. Атака тысячи телохранителей на железные ряды армии крестоносцев была яростной и самоубийственной.
Один из маркуртов налетел на Кузнецова и стал бешено рубить саблей его доспехи. От одного из ударов стальной щит Кузнецова разлетелся на куски. Другой удар пришелся по шлему, отчего из глаз Дениса посыпались искры. В горячке боя сквозь узкие прорези боевого шлема Денис не сразу узнал в искаженном злобой марку рте Хинто, а узнав, поспешил вытащить из седельной сумки сосуд с забальзамированным сердцем друга, который всегда держал при себе.
Увидев свое сердце, Хинто опустил занесенную для очередного удара руку с саблей. Он слез с коня. Денис сделал то же самое. Хинто принял от Кузнецова сосуд.
— Только не рассказывай мне о моих недавних подвигах, — сразу попросил очнувшийся от наваждения вор.
Хинто неприязненно осматривал свою одежду ханского гвардейца.
— Хорошо, не буду, — пообещал Денис. — Но как ты себя чувствуешь, дружище?
— Как человек, у которого вырезали сердце, — попытался улыбнуться Хинто. Но улыбка туг же сошла с его лица, когда вор увидел связанного Джамая. Глаза его яростно сверкнули.