Сфинкс

Перед вами литературное произведение, призванное развлекать, пробуждать чувства и захватывать, и восприниматься оно должно только так. Всякое сходство с реальными людьми и действующими организациями является совершенно случайным.

Многие упоминаемые в книге исторические персонажи существовали на самом деле — например, фараон Нектанеб II, таинственно исчезнувший в конце своего правления. Хотя персонаж Банафрит — литературный вымысел. Антикитерский механизм — реальное механическое устройство древности, созданное две тысячи лет назад, поэтому логично предположить, что у него существовали предшественники.

Наконец, автор хотела бы, чтобы читатели уяснили, что она осуждает всякое незаконное перемещение древностей из Египта и их несанкционированное использование — как коммерческое, так и любое другое.

Глядя на пустыню,

я вспоминаю год, проведенный мной в Египте, самый значительный в моей жизни. Не устаю удивляться, насколько песок напоминает крупицы стекла — шарики, возникшие в результате трения песчинок, движущихся, струящихся и сталкивающихся друг с другом в невидимых облаках на горизонте.

И еще я вспоминаю, что если бы в тот год обладал зрением Бога, всевидящего и вездесущего, способного охватить взглядом все пустыни мира, то понял бы, что у каждой песчаной бури свой рисунок, в котором зашифровано скрытое пророчество.

Нефтеносное месторождение Абу-Рудейс, Западный Синай, Египет, 1977.

Вдали, на горизонте, носился словно демон столб пыли, и в том, как он то и дело менял направление, чувствовался наводящий жуть таинственный разум. Бедуины верят, что такие песчаные бури не что иное, как не нашедшие покоя души тех, кто остался непогребенным и чьи не преданные земле кости так и лежат затерянные в суровой пустыне. Было ли это дурным предзнаменованием? Встревожившись, как бы рабочие не подумали именно так, я оглянулся по сторонам. Нефтяники, здоровенные бесстрашные парни в комбинезонах, почерневших от грязи и нефти, застыли с инструментами и руках и в благоговейном страхе не отрывали глаз от этого чуда природы. Весь нефтеносный район Абу-Рудейс гудел от работающих генераторов, и этот звук напоминал ворчание неведомого огромного зверя. Там и сям торчали насосные и буровые установки, а на фоне белесого неба возвышались вышки часовых. Во время войны 1967 года нефтеносное месторождение было захвачено Израилем, а возвращено египтянам лишь в 1975 году. До сих пор по периметру района патрулировали танки. Вот и теперь я видел, как один из них полз вдали. А проходившая вблизи израильская граница делала район еще более огнеопасным. Несмотря на недавно предпринятые президентом Египта Анваром Садатом усилия нормализовать отношения между странами, атмосфера оставалась напряженной, и зона Абу-Рудейс представляла собой пороховой ящик. Казалось, любое внезапное движение — резко ли вильнет джип или кто-то по неосторожности громко закричит, — и вновь загрохочет перестрелка.

Остальные члены команды собрались у диспетчерского пункта и ждали момента, когда я прикажу начать бурение. Джип стоял с открытыми дверями, водитель настраивал радио, и при каждом движении его куртка топорщилась от спрятанного под ней пистолета. Музыка кантри и западная музыка соперничали с голосом певца Мухамеда Абдель Вахаба, чьи печальные арабские баллады разносились из динамиков над ослепительно белой равниной.

— Мистер Уарнок! — закричал водитель, показывая на блеснувший из-под рукава его джеллабы [1] поддельный «Ролекс».

Я кивнул и, оглянувшись, окинул взглядом только что сооруженную буровую. Вышка нависала над каменистой землей. Команда собралась у пульта управления — все с напряжением ждали, когда я покажу большими пальцами в землю и тем самым подам сигнал начать проходку. Мой помощник Мустафа Шакир перехватил взгляд, улыбнулся и кивнул.

Но в тот момент, когда я поднял руку, собираясь подать команду «Начали!», прогремел сильный взрыв. Я бросился на землю. За взрывом последовала ружейная пальба.

В голове возник образ Изабеллы, моей жены. Она выходила из-под душа, мокрые волосы до пояса, на лице соблазнительная, озорная улыбка. Все было как восемь недель назад, когда я видел ее в последний раз.

Осторожно приподняв голову, я посмотрел через плечо. В нескольких метрах извергавшаяся из-под земли нефть превратилась в огненный столб.

— Прорыв! — закричал я, испугавшись, что огонь распространится и на новую скважину.

Рабочие кинулись врассыпную, только бешено мелькали руки и ноги. Мимо, прямо в ад бежал потерявший от страха голову солдат и бессмысленно палил из автомата в воздух.

— Залезайте! Залезайте! — кричал мне водитель.

Спасая жизнь, я запрыгнул в джип.

Мы молча возвращались в лагерь, а черный дым стелился вдоль дороги. Мустафа смотрел в заднее окно — на пылающую скважину и удалявшуюся горящую вышку. Он учился в Будапеште,

превосходно говорил по-английски, не хуже выпускника частной школы. Но больше всего в нем поражала способность к анализу и легкое, дружеское обращение с рабочими — ценное качество в политически неспокойные времена. Я его нанимал уже на третий проект, и мы успели притереться, изучили характеры друг друга, с полуслова понимали, что каждый хочет сказать, и не переходили границ дозволенного. Это было удобно на буровой, где стоит шум и не всегда слышно, что тебе говорят.

— Месяцы расчетов — и все напрасно, — печально произнес Мустафа.

— Радуйтесь хотя бы тому, что горит не новая скважина. Через несколько недель компания потушит огонь и мы продолжим бурение.

— Несколько недель означает много денег. Плохо для моей страны.

После того как в 1956 году президент Насер национализировал нефтяную промышленность, он настоял на том, чтобы в отрасли работали египтяне, вытеснив рабочих из Италии, Франции и Греции. Но после его внезапной смерти от инфаркта в 1970 году президент Анвар Садат снова начал проводить политику открытых дверей. И моя работа на «Геоконсалтанси» была в русле этой политики. Меня привлекла Александрийская нефтяная компания, чтобы я дал оценку, есть ли смысл бурить южнее существующих нефтеносных районов и искать пласты на большей, еще не разведанной глубине. Здешний ландшафт стал моей второй натурой — местом, где душа испытывает алчущее возбуждение. Я читал местность, как слепой — шрифт Брайля. Меня прозвали лозоходцем, и у меня была репутация лучшего геофизика в отрасли, известного своим даром находить нефть. Но от этого прозвища мне становилось не по себе — вроде бы я обладал неким мистическим талантом. А на самом деле просто руководствовался скрупулезным научным расчетом, но, с другой стороны, не боялся идти на риск, которого пугались многие другие.

После шести месяцев работы мне с помощью Мустафы удалось убедить компанию, что заняться новым нефтеносным районом — это оправданный риск.

Грохот взрыва еще звучал в ушах, но сердцебиение постепенно успокаивалось. Я обернулся и вгляделся в горизонт. Из-за пыли море казалось угольно-черным, и случайные отблески отмечали верхушки темных волн. Небо отливало мутно-оранжевым. Нефтяные платформы в море, эти острова индустрии, напоминали брошенные корабли с гигантскими личинами на носу. Этот вид неизменно меня вдохновлял. Я понюхал пальцы — они пахли дымом и горящей нефтью. Выброс навеял мне разные мысли. Прежде всего об Изабелле. Во время нашей последней встречи мы поссорились и больше не разговаривали. Когда, спасаясь от разбушевавшегося пламени, я бросился на землю, мне вдруг показалось, что у нас не будет шанса помириться. От сознания, что мы никогда больше не увидимся, я пришел в отчаяние.

Геологи-нефтяники много времени проводят в одиночестве, анализируя сейсмологические данные или изучая на месте буровые пробы. Развивается некая самодостаточность. Собственная кровь все настойчивее шумит в голове, и в конце концов перестаешь слышать других. Но после пяти лет брака я сросся с Изабеллой. Мы были одной породы и одинаково восхищались тем, как история уходит в глубь земли, где таятся следы и ключи прошлых цивилизаций. Изабелла работала морским археологом, ее полями охоты были долины и горные кряжи морского дна. И теперь, проезжая по восточному берегу Суэцкого канала, я гадал, неужели она продолжает свои подводные изыскания даже после того, как мы с ней из-за этого так яростно поспорили. Жена искала древнее устройство, астрариум [2] который считала прототипом Антикитерского механизма, артефакта, найденного в 1901 году у восточного побережья острова Родос и относящегося к временам Клеопатры, а возможно, и более ранним. Антикитерский механизм сам по себе был аномалией: ничего столь же сложного с точки зрения механики не встречалось целую тысячу лет после его создания. Тем не менее Изабелла не сомневалась, что у Антикитерского механизма должны быть предшественники. В своем деле моя жена была, так сказать, «белой вороной» и прославилась тем, что на основе скудных данных и собственной интуиции, подсказывавшей ей, где искать, совершила несколько открытий. Ее предчувствия оправдывались так часто, что это выводило из себя ее собратьев по профессии. Жена уже много лет искала астрариум и считала: еще несколько месяцев — и она добьется своего. Она ограничила поиски Александрийской бухтой, где затонули пригороды Гераклиона, рядом с ушедшим под воду островом Антиродос, на котором стоял дворец Клеопатры. Все это было разрушено цунами тысячу двести лет назад. Причиной наших жарких споров было то, что Изабелла не послушалась моих советов и предприняла недавно серию незаконных погружений. Они еще больше разожгли ее страсть к поиску, и это увлечение на грани безумия начинало меня пугать.