Сфинкс
Шрифт:
Наконец Некра ошеломленный увиденным не менее Гамара сделал над собой видимое усилие и, шагнув к саркофагу трепетной рукой осторожно провел по его поверхности.
— Прозрачный алебастр! — воскликнул он пораженный открывшимся под слоем стертой им пыли видом. — Неужели вся эта махина выточена из огромной глыбы алебастра?
Гамар, подойдя к Некра, боязливо глянул из-за его плеча и неуверенно произнес:
— Разве бывает прозрачный алебастр, да еще зеленого цвета?
— Бывает, только называется он не алебастр, а смарагд! — Некра покосился на жреца. —
Отдав свой факел Гамару, Некра поспешно стянул с себя плащ и принялся старательно стирать им пыль с крышки смарагдового саркофага. Тяжесть всей этой конструкции была настолько велика что, несмотря на достаточно энергичные усилия, прилагаемые парасхитом, гроб практически оставался неподвижным. Он начал всего лишь чуть-чуть раскачиваться на цепях.
Гамар на цыпочках приблизился к Некра, и высоко держа оба факела, заглянул тому через плечо. При этом молодой жрец старался по возможности не дышать. Но так как волнение распирало все его существо, эта задержка дыхания заставляла его сопеть словно стадо гиппопотамов в жаркую безветренную погоду.
То, что предстало изумленному взору Гамара, невозможно было описать никакими словами. Все поэтические сравнения и прочие расхожие прилагательные долженствующие обозначать женскую красоту были тут совершенно неуместны, ибо под толстым слоем полированного смарагда сомкнув густые бархатные ресницы, покоилось само Совершенство!
Оттого что зеленый цвет крышки гроба не давало проникать вовнутрь и отражаться наружу естественному цвету, лакомые губы лежащей в гробу красавицы казались черными, а все лицо напоминало странное и жуткое изображение, исполненное великим художником, страдающим некоей странной болезнью глаз. Весь дивный портрет красавицы был решен в пугающих призрачных тонах темно-зеленого изумрудного цвета. С одной стороны это, шокировало и отталкивало, так как явственно отдавало мертвящим душу тленом. Но с другой стороны, во всем этом присутствовал неизъяснимый лоск и изыск.
— Клянусь клыками Анубиса! — с болезненным придыханием, находясь в сильном волнении, воскликнул Некра. — Неужели я все-таки нашел ее? Светоч глаз моих, любовь всей моей жизни? Друг мой Гамар, неужели мы с тобой все-таки сделали это? Ты хоть представляешь себе, кого нам посчастливилось найти?
— Я не знаю что или кто, покоится в этом смарагдовом гробу — хриплым голосом ответствовал ему молодой жрец. — Но у меня горло сжимается от тоски, глядя на это божественное, нет, скорее демоническое лицо! Прости мою дерзость, но, по-моему, глубокому убеждению, мы с тобой нашли нечто запретное! Ее совершенная красота пугает меня! Вернее будет сказать, убивает! Женское лицо не может быть настолько пугающе прекрасным! Скажи мне кто это?
— Это, Гамар, ни кто иная, как сама
— Парасхит, хорошо ли ты подумал прежде чем пытаться вернуть к жизни, то, что покоится в гробу? — с глубоким сомнением в голосе вопросил Гамар. — Насколько мне известно, боги сурово наказывают тех, кто пытается спорить с ними. Воскрешение умершего, разве это не вызов богам? Не хочешь ли ты в гордыне своей стать равным им?
— Мне безразлично, что думают все боги, — нетерпеливо отмахнулся от молодого жреца Некра. — Мне достаточно мнения одного древнего божества, имени которого тебе знать не нужно! В противном случае твой Амон разгневается и отвернется от тебя. Так вот, старый бог, поощряет практику оживления мертвых. Ему издревле поклоняются избранные из числа парасхитов. И я в их числе!
— А почему же фараон Сети, если он так сильно любил свою царицу, не держит гроб с нею возле себя? — неожиданно спросил Гамар. — Ведь она благодаря какому-то колдовству выглядит так, словно и не умирала.
— Это не колдовство, а мое мастерство парасхита, умноженное на силу, которую мне дает древний бог, чьего имени не называют вслух! — расхохотался Некра, при этом в его голосе явственно сквозили безумные нотки. — Если бы Сети держал тело Нефертау подле себя, его боги отвернулись бы от него! Потому что это противоречит их верованиям, согласно которым умершие должны превращаться в ужасные отвратительные мумии. В отличие от них, древнее божество парасхитов, научило нас гениальному искусству, благодаря которому Нефертау и по сей день сохраняет свою красоту нетленной! Поэтому, молодой жрец, реши сам, чьи боги сильнее твои или мои?
Последний вопрос застыл в воздухе, и казалось, что не было нужды отвечать на него вовсе. Ибо то чудо, что покоилось в смарагдовом саркофаге, самим своим существованием, уже ответило на этот вопрос. Словно диковинная бабочка, пойманная клейкой смолой доисторических деревьев тысячелетия назад, женщина неописуемой красоты, покоилась внутри грубо ограненного огромного куска янтаря странного зеленого цвета.
— Это же, как надо не любить людей, чтобы выдумать такую пакость! — возмущено вскричал Иннокентий Павлович, как только вновь обрел способность говорить. — В гробу я видал такое колесо обозрения!
Чудовищное бронзовое колесо лишило его душевного равновесия. Впрочем, не только его. Ольга и Абу, которым также как и Иннокентию Павловичу предстояло пройти под этим плодом чьей-то извращенной фантазии явно чувствовали себя не в своей тарелке. Сенесею удалось-таки перебраться на другую сторону коридора. И теперь он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, переживая за своих друзей, но больше всего за Ольгу, которая вызвалась идти следующей.