Шабоно
Шрифт:
Я не вижу больше причины продолжать этот переход, подавленно думала я. Без этой старой женщины что мне делать среди ее народа? Она была главной причиной моего пребывания здесь.
— Что мне теперь делать? Ты отведешь меня обратно в миссию? — спросила я и, увидев недоумение на лице Милагроса, добавила: — Ведь принести ее пепел — это не одно и то же.
— Это одно и то же, — произнес он вполголоса. — Для нее это было важнее всего, — прибавил он, цепляя один из калабашей с пеплом мне на пояс.
Мое тело на мгновение застыло, потом расслабилось, когда я заглянула в глаза Милагроса. Его почерневшее лицо было полно благоговения и печали.
Глава 5
Два дня мы, все убыстряя ход, без отдыха взбирались и спускались по склонам холмов. Я настороженно следила за безмолвной фигурой Милагроса, то появляющейся, то исчезающей в лесном сумраке. Торопливость его движений лишь усиливала мою неуверенность; временами мне хотелось заорать на него, чтобы он отвел меня обратно в миссию.
День над лесом помрачнел, а тучи из белых стали сначала серыми, затем и вовсе почернели. Тяжко и давяще они нависли над кронами деревьев. Тишину взорвал оглушительный раскат грома; вода потоками хлынула на землю, с беспощадной яростью ломая ветки, срывая листву.
Дав мне знак укрыться под гигантскими листьями, которые он успел нарезать, Милагрос присел на землю. Я же вместо того, чтобы подсесть к нему, сняла рюкзак, сняла висевший у меня на поясе сосуд с истолченными костями Анхелики и стащила с себя майку. Теплая вода благодатными струями забила по моему измученному телу. Намылив шампунем сначала голову, затем все тело, я смыла с кожи весь пепел, весь запах смерти. Я повернулась к Милагросу; его почерневшее лицо изможденно осунулось, а в глазах стояла такая печаль, что я пожалела о той поспешности, с какой принялась отмываться. Нервными движениями я стала стирать майку и, не глядя на него, спросила: — Мы ведь уже почти дошли до деревни? — По моему разумению, выйдя из миссии, мы прошагали далеко за сотню миль.
— Мы придем туда завтра, — сказал Милагрос, разворачивая маленький сверток из обвязанных лианами листьев с жареным мясом. Уголки его рта приподнялись в лукавой улыбке и резче обозначили морщины вокруг раскосых глаз. — То есть, если мы будем идти моим шагом.
Дождь стихал. Тучи разошлись. Я глубоко задышала, наполняя легкие чистым свежим воздухом. Долго еще после того, как дождь прекратился, с листвы падали капли.
Поймав отражение солнца, они ослепительно сверкали, словно осколки стекла.
— Я слышу, кто-то идет, — прошептал Милагрос. — Не шевелись.
Я ничего не слышала — ни птичьего голоса, ни шелеста листвы. Только я хотела сказать об этом, как треснула ветка, и на тропе перед нами появился нагой мужчина. Он был немного выше меня — примерно пять футов четыре дюйма. Интересно, подумала я, что делает его более мощным на вид — его мускулистая грудь или нагота. В руках у него был большой лук и несколько стрел. Лицо и тело были покрыты красными извилистыми линиями, которые тянулись по бокам вдоль ног и заканчивались точками вокруг колен.
Чуть позади него на меня таращились две молодые женщины. В их широко раскрытых темных глазах замерло изумление. Пучки волокон, казалось, вырастали у них из ушей. В уголках рта и нижней губе торчали палочки величиной со спичку. Вокруг талии, на предплечьях, кистях рук и под коленками виднелись повязки из красных хлопковых волокон. Темные волосы были коротко острижены и так же, как у мужчины, на их макушках были выбриты широкие тонзуры.
Никто не произнес ни слова, и страшно разволновавшись, я выкрикнула: — Шори нойе, шори нойе! Анхелика как-то советовала мне, повстречав в лесу индейцев, приветствовать их словами «Добрый друг, добрый друг!» — Айя, айя, шори, — ответил мужчина, подходя поближе. Его уши были украшены перьями, торчавшими из обоих концов коротких, с мой мизинец, тростинок, воткнутых в мочки. Он завел разговор с Милагросом, сильно жестикулируя, и то рукой, то кивком головы показывая на тропу, ведущую в заросли. Несколько раз подряд он поднимал руку над головой, вытянув пальцы так, будто хотел дотянуться до солнечного луча.
Я сделала женщинам знак подойти ближе, но они с хихиканьем спрятались в кустах. Увидев бананы в висевших у них за плечами корзинах, я широко открыла рот и показала рукой, что хочу попробовать. Старшая из женщин осторожно подошла, не глядя на меня, отвязала корзину и отломила от грозди самый мягкий и желтый банан. Одним ловким движением она вынула изо рта палочки, впилась зубами в кожуру, надкусила ее вдоль, раскрыла и прямо мне под нос подсунула очищенный плод.
Это был самый толстый банан странной треугольной формы, который я когда-либо видела.
— Очень вкусно, — сказала я по-испански, поглаживая себя по животу. По вкусу он был похож на обычный банан, но оставил во рту толстый налет.
Она подала мне еще два. Когда она начала очищать четвертый, я попыталась дать ей понять, что уже наелась.
Улыбнувшись, она уронила недоочищенный банан на землю и положила руки мне на живот. Руки у нее были загрубевшие, но тонкие нежные пальцы были ласковы, когда она неуверенно потрогала мою грудь, плечи и лицо, словно желая убедиться, что я на самом деле существую. Она заговорила высоким гнусавым голосом, напомнившим мне голос Анхелики. Потом оттянула резинку моих трусов и подозвала свою товарку посмотреть. Только теперь я почувствовала смущение и попыталась отстраниться. Смеясь и радостно повизгивая, они обняли меня и принялись оглаживать спереди и сзади. Они были немного ниже меня ростом, но довольно плотно сложены; рядом с этими полногрудыми, широкобедрыми, с выпуклыми животами женщинами я выглядела совершенным ребенком.
— Они из деревни Итикотери, — сказал по-испански Милагрос, повернувшись ко мне. — Этева и две его жены, и еще другие люди из деревни устроили на несколько дней лагерь на старом заброшенном огороде недалеко отсюда. Он взял лук и стрелы, оставленные было у дерева, и добавил: — Дальше мы пойдем вместе с ними.
Тем временем женщины обнаружили мою мокрую майку. Не успела я набросить ее на себя, как они в полном восторге стали тереть ее о свои раскрашенные лица и тела.
Растянутая и вымазанная красной пастой оното, она висела на мне, как огромный грязный рисовый мешок.
Я уложила сосуд с пеплом в рюкзак, и когда вскинула его себе на спину, женщины неудержимо захихикали. Подошел Этева и встал рядом со мной; он окинул меня внимательным взглядом карих глаз, потом с широкой улыбкой, осветившей все лицо, провел пальцами по моим волосам.
Точеный нос и нежный изгиб губ придавали его округлому лицу почти девичий облик.
— Я пойду с Этевой по следу тапира, которого он недавно засек, — сказал Милагрос, — а ты пойдешь с женщинами.