Шаг до падения
Шрифт:
Наверное, я слишком увлекся, а потому не услышал, когда отец вошел в кухню. Только когда его покашливание раздалось у меня за спиной, я понял, что видимо, расшумелся, раз привлек его внимание из кабинета — в основном, когда он был дома, то проводил свое время там.
Вздрогнув от неожиданности, я пролил немного молока на стойку и тут же с шумом втянул в легкие воздух — так он мне этого не оставит. Любую мою оплошность отец считает нужным выделить и не редко наказать за нее.
Даже если это чертово пролитое молоко!
— Ты видел, который сейчас час, Джейсон?
То, как звучит голос отца, заставляет мои поджилки трястись. Он вкрадчивый, даже немного снисходительный, но так он говорит всякий раз, когда хочет подольше помучить меня перед наказанием.
— Да-а, сэр, — в моем голосе проступает предательская дрожь, и отец хорошо ее улавливает — его лицо презрительно кривится. Отец ненавидит слабаков, а меня он считает именно таким. Для него я слабак, и каждый раз, когда он говорит мне это, я думаю, что мой отец ненавидит меня.
У меня почти не осталось сомнений в этом.
— Разве ты не должен приходить домой вовремя?
— Извините, сэр. — Я очень стараюсь, чтобы на этот раз голос звучал тверже и не дрожал, но я невольно ежусь под холодным, неприязненным взглядом.
Отец не из тех родителей, кто тщательно следить за тем, чтобы его ребенок не нарушал комендантский час. Он сам часто задерживается в офисе, или и вовсе не приходит домой ночевать, оставаясь в городской квартире. Но если уж поймает за таким поздним возвращением — считай, что не повезло. Для него это еще один повод проявить свой железный авторитет и непримиримый характер в стенах дома.
— Где ты был? — Он делает несколько шагов в мою сторону, и я тяжело сглатываю, едва удерживаясь на месте, а, не отступая назад, в недосягаемость от него.
— В мастерской дяди Питера, — мое горло словно набили битым стеклом, когда я произношу эти слова.
Знаю, что отец не обрадуется моему ответу — нет ничего, связанного со мной, чтобы могло его обрадовать, или хотя бы вызвать слабую улыбку.
Дядя Питер старший брат моего отца, но он совершенно другой, и между собой они не ладят, сколько я себя помню. Точной причины я не знаю, хотя и пытался выведать ее у дяди, но тот только всегда отшучивается. Отцу удалось создать огромную телекоммуникационную компанию буквально с ничего, а дядя Питер простой механик — все его богатство — это небольшая автомастерская. Но именно там я чувствую себя как дома, и подолгу торчу с тех пор, как мне исполнилось восемь.
Иногда я думаю, что неприязнь моего отца ко мне из-за того, что я больше похож на дядю Питера — как внешне, так и характером — а с отцом у нас ничего общего кроме фамилии.
— Опять ошивался у этого неудачника, — словно у него во рту гадость, сплевывает отец. Его лицо искажается от неприкрытой ненависти, и маска равнодушия вмиг слетает с него. — Сколько раз я говорил тебе, чтобы ты не ходил к нему.
Я скашиваю глаза в сторону, глядя на стиснутый кулак отца, которым он уперся в гранитную стойку. В горле пересыхает, а желудок скручивает узлом, но уже не от голода.
— Этот нищеброд ничего полезного тебе дать не сможет, — цедит отец, и его лицо становится таким красным от гнева, что мне хочется все бросить и бежать до тех пор, пока ноги не подогнуться и больше не останется сил. — Однажды ты станешь главой компании, которую создал я. — Он бьёт себя кулаком в грудь. — И мне становится страшно, что кто-то вроде тебя, — он с отвращением махает рукой в мою сторону, — угробит дело всей моей жизни. Твоя нерадивая мать так и не смогла дать мне наследника, которому я мог бы довериться, не боясь, что он все разрушит.
Я стискиваю зубы и невольно сжимаю кулаки — сам я давно привык к оскорблениям отца, но никогда не привыкну к тому, как он порой отзывается о маме. Иногда, когда он унижает ее, мне хочется наброситься на него и бить его головой об пол до тех пор, пока он не заткнется.
Но я знаю, что не могу сделать этого. И не потому, что он мой отец. Наши силы не равны — отец занимается боксом и в два счета меня скрутит. Но однажды...
Этим «однажды» я все время себя успокаиваю.
— Дядя Питер многому учит меня, — отваживаюсь возразить отцу, вскинув подбородок.
Зря я это. Понимаю тут же, что совершил ошибку. Глаза Престона сужаются до состояния щелочек, и когда он вновь заговаривает, слова с шипением проскальзывают сквозь надменно сжатые губы.
— Учит? Чему же, Джейсон?
Собственное имя из уст отца как звонкая оплеуха — в нем все его разочарование, недовольство, презрение. Я всегда знал, что не достоин носить фамилию Рид — ведь мне вдалбливали это едва ли не с тех пор, как я научился ходить. Не достоин быть сыном Престона Рида, не достоин благ, которые имеет моя семья. Не заслуживаю, потому что не умею ценить.
Каждый мой шаг, каждый вздох вызывали недовольство в родителе. Видимо сам факт моего рождения был ошибкой.
— Он рассказывает мне о машинах, — не выдержав прессующего взгляда со временем побледневших голубых глаз, я потупился, внутренне кипя из-за гадкого, скребущего чувства, что собственный отец загнал меня в угол и наслаждается, наблюдая, как я корчусь, пытаясь вырваться. — Показывает, как что устроено внутри, — продолжаю едва слышно, а внутренний голос вопит, чтобы я заткнулся. Просто заткнулся.
— Что ты мямлишь! — рявкает отец, хлопнув ладонью по столу, и я непроизвольно вздрагиваю всем телом.
— О машинах, говоришь, рассказывает тебе? — уже спокойней — но я знаю, что это ложное — переспрашивает он. Тянет время, путает меня, только для того, чтобы продлить мучение.
Напряжение охватывает все мышцы тела, почти достигая пика. Каждую клеточку будто заковывает в лед. Я смотрю на свои руки — сжатые пальцы стали почти белыми — кровь, жизнь покинула их.
— И что же ты собираешься делать с этой информацией? — Отец опирается о кухонную стойку и скрещивает руки на широкой груди.