Шаг из тьмы 2
Шрифт:
Хирург только хмыкнул. Видел он его младшего брата с супругой неоднократно. Супруга его, баба в теле но не рыхлая, этакая имперская колхозница, кровь с молоком. Фома, молодой ещё мужик, за ужином выпивал литра три пива, со всеми вытекающими из такого образа жизни последствиями. А именно, одутловатое лицо, одышку, грудь третьего размера и неохватное брюхо. Являя собой живое воплощение печальной шутки про последнюю стадию зеркальной болезни. Диагноз ясен, как башкой об пень.
— Позови брата, есть ему что сказать.
— Да здесь он, за дверью ждёт.
Вошёл, странно, но в дверь протиснулся,
— Садись Фома, — младший пристроил свой необъятный зад рядом с братом, массивная дубовая лавка протестующее заскрипела, — знаю про твою беду, брак твой детьми не благословлен, — толстяк энергично закивал, от чего тело под одеждой пошло жировыми волнами.
— С женой каждую ночь стараемся, в прошлом году церкви пожертвовал пол ста гривен, а толку ни какого. К волхву ездил на… — тут он осёкся, поняв, что не перед тем человеком упомянул про волхва, — Владимир Сергеевич, ты не подумай…
— Дурак! — прервал начавшиеся оправдания Рябушев, — про каждую ночь не свисти. Если серебро некуда девать, мне приноси, уж всяк лучшее применение найду. С волхвом тоже дурак. Ни кто тебе не поможет, ибо один ты повинен в своём несчастье. Молчи! — прикрикнул Рябушев на открывшего было рот толстяка, — отвечай на мои вопросы быстро и не раздумывая! Сколько за день пива выпиваешь?
— Ну, кувшина два — три, иногда четыре.
— Таких — мотнул головой в сторону стоящего на столе кувшина, толстяк утвердительно кивнул. Рябушев мысленно присвистнул, кувшинчик литра на три, у цивилизованного человека уже б давно почки отказали, — и давно ты так, с пивом?
— Как в возраст вошёл, — пожал плечами Фома.
Хирург удивлённо посмотрел на старшего брата, тот кивнул подтверждая.
— Всегда он пиво любил, за раз мог ведро выпить. Он и не пьянеет от него совсем.
— Не пьянеет, говоришь. Значит слушайте сюда, оба. Первопричина всех болезней, есть нарушение божественной гармонии в человеке. По своей глупости, человек разрушает эту гармонию, некоторые делают это весьма своеобразно. У тебя Фома, от неумеренного потребления пива, нарушилась гармония между мужским и женским началом. От этого и грудь у тебя выросла как у бабы и с женой побыть хочется тебе всё реже и реже. Семя твоё стало слишком слабым и самостоятельно дать силы для новой жизни уже неспособно. А скоро вообще умрёт. Пожалуй, поговорю с архиепископом о разводе, иначе жена твоя так и не познает радости материнства.
Первым опомнился Беляй.
— Владимир Сергеевич, да что ж такое говоришь, разве может мужик в бабу превратиться? Это ж ересь какая-то.
— Как раз наоборот. Помнишь писание? Господь сотворил Еву из ребра Адама и значит это, что в каждом мужчине есть женское начало, а в каждой женщине мужское. Видел ли ты когда-нибудь евнухов? — дождавшись утвердительного кивка, добил его окончательно, — а теперь посмотри на своего брата. Разница между ними только в одном, тех кастрируют ножом и сразу, твой брат кастрирует сам себя медленно, с помощью пива.
— И что мне теперь делать, — очнулся толстяк.
— Разводиться конечно, сам предложил. Тем более, про женщин скоро и вспоминать не будешь.
— А вернуть гармонию можно?
— Можно, но ты сам уже не справишься.
— Так, Фома, иди погуляй, — окончательно пришёл в себя старший, — нам с боярином потолковать надо, — толстяк безропотно поднялся и скрылся за дверью. Беляй плеснул себе мёда и залпом выпил, — то что ты рассказал … на самом деле или попугать моего брата?
— Опустил ненужные лекарские подробности.
— И можно его в прежнее состояние вернуть?
— Конечно можно, не давать ему хмельного, ограничивать в еде и самое главное — старый добрый труд, взял руками — понёс ногами, а не в лавке приказчиками руководить.
— Да я с него семь шкур…
— А вот этого не надо, если сразу семь шкур, то у него сердце не выдержит. Тут надо постепенно, бери перо, будешь записывать.
В общем, просидели до утра, объяснить гормональный сбой используя цитаты из библии оказалось проще простого. А вот внезапно вспыхнувшую дружбу подполковника и архиепископа, куда сложнее. Что общего может быть у средневекового мракобеса и человека постиндустриального общества? Например, интерес Олега, был совершенно понятен. Парень делал деньги и своими шашнями с церковниками, изящно ушёл от опасных вопросов, которые несомненно появятся в ближайшее время.
Для чего это Алексею, или он рисковал жизнью исключительно за компанию с партнёром? Нет конечно, ему самому нужен архиепископ. В принципе понятно, его слово может поставить точку в любом споре. На фоне последних событий, когда Олег новое производство планирует открывать где угодно, только не в Новгороде. Себастьян с девчонками, с подачи Климина, промывают народу мозги политической сатирой. Про материал в газете и говорить нечего. А сам подполковник, подозреваемый номер один в громком политическом убийстве. И последние два принципиальных вопроса, как это всё связано и что вообще происходит?
Разобраться в происходящем Рябушев решил в ближайшее воскресенье. Последнее время, любое их телодвижение отражалось у Олега в бухгалтерском учёте. Сомнительно, что с архиепископом у них копеечные дела, не прошедшее через бухгалтерию. Если что-то есть, то по характеру затрат, можно понять смысл разворачивающейся интриги.
Производственная база встретила его тишиной выходного дня, мучимым похмельем Василием и греющимися на солнце многочисленными кошками. Немного поболтав ни о чём, взял ключ от комнаты Олега и засел за бухгалтерию. Здесь менеджеру не требовалось разносить средства по многочисленным счетам, поэтому разобраться в том, куда же ушли деньги, представлялось вполне реальным.
Но вышло всё не так легко, как представлялось в начале. Олег имел довольно странную логику, так например, всё кошачье семейство проходило в активах, числившись имуществом типографии, а лошади в пассивах. Почему внушительное сооружение дровяного склада прошло в разделе «расходники», а оба жилых дома попали в пассивы. Самое смешное, кошки были учтены на равнее с зеркалами, у первых он описывал особые приметы, у вторых размер, кому продано и индивидуальный номер. Один кошак был вообще выделен особо, проходил отдельной графой под странной кличкой Семь пятьдесят.