Шаг за порог
Шрифт:
Я стала птицей. [1]
Первой мыслью Олега было уйти, чтобы не мешать, но тут он заметил сидевшую на полу комнаты «Дилю». Инна поет песню Чужой?!
– Можно? – выговорил Светлов, переступая порог вместе с раскатом коды.
– Конечно, – Инна, как и «Диля», располагалась на полу. Войдя, Олег увидел перед обеими треугольные плошки с чем-то прозрачным, и тут же почувствовал в комнате слабый запах алкоголя.
– Что празднуем? – поинтересовался юноша.
– Ничего, просто сидим, – проговорила с пола Иноземцева. –
– Мне скоро на дежурство, – мотнул головой Олег. – Я, собственно, за этим и пришел. Никто не поменяется со мной сменой? Галя уснула и…
– Я охотно заступлю на пост, Всемогущий, – заявила Чужая, даже не дав ему договорить. – А утром отстою и за себя – мне это не трудно!
– Нет, – мотнул головой Светлов. – Утром я уж сам. Но если подменишь меня сегодня – буду благодарен.
– Как будет угодно Всемогущему.
– Так выпьешь с нами? – нетерпеливо дернувшись, повторила свой вопрос Инна.
– Ну, давайте, – шагнув к столику, Олег взял в руки бутылку. Пустая плошка нашлась там же. – Чем разбавляете?
– Водой, – сообщила девушка, показав глазами на дверь санузла.
Плеснув в «бокал» спирта – где-то на палец – Светлов долил из-под крана воды почти до краев.
– За что выпьем? – спросил он, возвращаясь в комнату.
– За будущее, – предложила Иноземцева, откладывая в сторону гитару и протягивая руку к своей плошке. И внезапно добавила: – За мое. Не чокаясь.
– А что это вдруг? – нахмурился юноша.
– Да вот только что рассказывала Диле… Я тут подумала: стану добровольцем!
– В смысле, добровольцем? – не понял Олег.
– В смысле, как предлагал трутень. В этой его новой касте. Не ради бесконечно долгой жизни, нет! – заговорила она горячо и быстро. – Пропади она пропадом! И не ради еще одного спасения Земли – для нее мы уже сделали все, что могли… Хотя, думаю, и там все должны получить право выбора: остаться людьми или перестать ими быть. Мы тут уже практически перестали. Не все, но многие. Так не все ли равно, есть у нас сзади хвост или нет?
– Ты это сейчас серьезно? – похолодев, нахмурился Светлов. Так и не пригубив, он поставил «бокал» на столик.
Инна осушила свою плошку почти залпом:
– Абсолютно!
– Но… Почему?!
– Сегодня двадцать первое сентября, – будто не слыша его, подрагивающим голосом проговорила Иноземцева. Смотрела при этом она куда-то в сторону, в пустоту между Олегом и Чужой. – То есть, не знаю, что там сейчас на Земле, а здесь, если тупо посчитать прошедшие дни – двадцать первое. Знаете, что это за день? День рождения Веры Варенниковой! До своего двадцатилетия она не дожила всего девять дней. И как хотите – но это неправильно! – исступленно мотнула головой девушка. – Так не должно быть! Мы с ней с третьего класса дружили. Она была… Она была такая талантливая! Ее стихи, песни… – Инна умолкла на полуслове, по ее щеке сбежала одинокая прозрачная капля. – Налейте еще, если не в лом! – подняла она свой пустой «бокал».
Олег качнулся вперед, но «Диля» его опередила, взяв из рук Иноземцевой плошку, поднявшись и шагнув к столику за бутылью.
– «Прости меня, мой друг, я ухожу…» она написала, когда нам с ней было по шестнадцать, – не дожидаясь, пока Чужая управится с «бокалом», продолжила Инна. – На самом деле, песня мне тогда совсем не понравилась! Нет, мелодия получилась отличная, а вот слова… Эти рифмы: «слезы – розы – грезы – грозы»… Тогда они казались мне такими банальными, почти пошлыми… Теперь я понимаю: это самые правильные рифмы в шестнадцать лет! Только такие в том возрасте и могут звучать искренне. Честно звучать… Мне не нравилось стихотворение, но я его хвалила. Ненавижу врать – и врала лучшей подруге, чтобы ее не разочаровывать… Вот что ужасно! А стихи на самом деле замечательные, я им даже невольно подражала потом…
Чужая вернулась с напитком, но вместо плошки Иноземцева потянулась к гитаре:
Прости меня, мой друг, я ухожу.
Да, я любила, страстно, до смешного!
Но каждый пишет о любви так много…
Что ж, я о ней ни слова не скажу!
Прости меня, мой друг, я ухожу.
Что слезы? Это ветер мне в лицо!
Холодный ветер навевает грезы.
О чем? О сладком обаянье розы?
Но вянет и она в конце концов,
И реквием над ней слагают грозы…
С очередным аккордом одна из струн со звоном лопнула, чиркнув Инне по лицу, и песня резко оборвалась.
– А сеятели пусть утрутся! – бросила Иноземцева куда-то в потолок. – Смерть Веры ничего им не даст!
– Думаешь, Вера одобрила бы такое? – успев немного собраться с мыслями, привел Олег показавшийся ему самому убедительным довод.
– Не знаю, – пожала плечами Инна. – И уже не узнаю. Но отомщу за нее – хотя бы так!
– Как я уже позволила себе отметить, этого вовсе не требуется, – осторожно выговорила «Диля». – В Виктории трутень найдет себе достаточно добровольцев. А не там – так в Вагнерсбурге. Каста состоится и без твоей жертвы.
– Это не жертва, – покачала головой девушка. – Это расплата. А что касается Виктории… Трутень же навещал меня этой ночью. В мыслях, разумеется, навещал – он мастак на такое…
Олег удивленно вытаращил на собеседницу глаза, но задать готовый сорваться с языка вопрос Инна ему не дала.
– Что-то у них там пошло не так, – продолжила она, жестом попросив юношу себя не перебивать. – Они возвращаются в Тиньши. В том же числе, в каком ушли – четверо. Плюс монстр, его они откопали. Больше с ними никого нет – и, как я поняла, уже не будет. Так что желающие добровольно лечь под хвост все еще нужны. Я – готова.
– А ты уверена, что это твое собственное решение? – хмуро поинтересовался Олег. – Что оно не навязано тебе трутнем? Сама же говоришь: он шарил у тебя в голове! Так не его ли это идея на самом деле?