Шагнуть в пропасть и полететь…
Шрифт:
Сергей крепко зажмурился, раскрыл глаза и долго смотрел в голубое небо, пока не стало казаться ему, будто летит по этой бескрайней дали, навстречу своей гибели… Люди продолжали его удивлять…
Из транса вывел его по-прежнему беззаботный голос Петра Иваныча:
— Ну-кась, мил человек, помоги старику!
Сергей опустил глаза — неугомонный дед уже успел открыть мастерски замаскированный люк и стал выволакивать из ямы два солдатских вещмешка. Сергей подхватил оба и дернул, словно пресловутую репку. Петр Иваныч лихо закинул один из них себе за спину и развязал тесемки на втором. Затем сбросил вниз оружие, прихваченное при побеге, и захлопнул
— Там одежа кое-какая… Не знаю, как с размером, уж не взыщи,… немного денег… Это я тебе на тот случай говорю, если вдруг доведется нам непредвиденно расстаться. А явишься на глаза милой в такой рванине, как на тебе сейчас, так она тебя первая снова в ментовку сдаст!
— Петр Ив…
— Слушай, Сергей, мы тебя доведем — с нами веселее, да и маскировочка похлеще, чем у Штирлица, но вот выпутываться из своей ситуевины будешь сам. Мы в государственные дела не вмешиваемся! Так что без обид и начинай думать о своей судьбинушке!
— Странные вы люди, Петр Иваныч! — проговорил Сергей, снова зашнуровывая мешок и приноравливая его за спину. — Есть деньги, а не используете, есть одежда, а не носите…
— А на кой нам новая одежда, мил человек? — искренне удивился старик. — На вокзалах можно и в нашей посидеть, а ежели станем деньги тратить, то когда ж их зарабатывать? — Он похлопал грязной ладонью Сергея по плечу. — Эти люди, Сергей, не совсем нищие, как ты мог бы подумать, у них есть и «деньги и одежда», просто каждый из них по каким-то причинам оказался вырванным из привычной среды, оказался невостребованным в «той» жизни… И становятся они вольными странниками, уповающими на людское сострадание, а зачастую и используя его. Проходят по самому дну нашего непростого общества, со смирением принимают удары судьбы, сносят насмешки и терпят оскорбления. Они — вне общества, так какая разница, какая на них одежда! И деньги им пока не нужны! Для многих — это лишь временное прибежище, дающее возможность переосмыслить свою жизнь, попробовав найти то самое свое маленькое местечко в ней. Помнишь, расчистили тебе место на лавке. Это — символ. Кто-то же остается на этой лавке на всю жизнь, не желая или не в силах приспособиться к обществу, ужиться с ним… Ну, идем, что ли, мил человек, а то нас уже заждались…
Сергей оглянулся: «община» действительно живописной стайкой дожидались их, словно пионеры в перед отправкой в пионерские лагеря. У кого за спиной болтался такой же мешок, кто взвалил на плечи тюки из простыни, кто пижонил с настоящими чемоданами, переживающими, наверное, не первый десяток лет. Сергей мог бы поклясться, никакого знака Петр Иваныч не подавал, хотя, черт их разберет — этого хитрого, жуликоватого философа и его «общину»!
… Второй день они пробирались подмосковными лесами к родному городу Сергея. За это время он понял, оказывается, до сих пор никогда и не был в настоящих лесах. Не тех, где в детстве катался на лыжах с широкими тропинками и полянами массового отдыха, а где солнечный свет таял, не в силах пробиться сквозь плотную крышу ельника. Не тайга, конечно, но в этих местах временами совершенно невозможно все время топать прямо, и путь начинает петлять, как речь дипломата, но всегда неведомыми тропами Петр Иваныч выводил на некую прямую, проложенную, видимо, в его голове. И хоть для толкового человека не составляло большого труда помнить наизусть карту московской
К концу первого дня остановили свой неспешный переход в низине, неподалеку от весело журчащего, как тот час же придумал для него банальное определение Сергей, ручейка. Несколько костерков значительно разнообразили пейзаж, где, как полагал недавний цивилизованный горожанин, явно не ступала нога человека после Ильи Муромца. Хотя, какого черта ему бы понадобилось спускаться в этот овраг, Сергей решительно не мог придумать.
Он расположился чуть поодаль от основной массы попутчиков, укутавшись в относительно приличный шерстяной плед, найденный им среди прочих вещей в мешке. За время перехода голова прочистилась, он стал спокойнее воспринимать свое дикое положение, с удивлением отмечая, люди, с которыми его свела судьба, отличаются от его обычного окружения двумя моментами — одеждой и полным отсутствием всякого намека на суетливость. К чему он так и не смог привыкнуть, так это к едкому запаху…
Шелест голосов под аккомпанемент сверчков (или кузнечиков) успокаивал лучше всякой колыбельной, звезды на небе стали чаще падать в костры, заставляя их пылать ярче, но при этом пламя становилось размывчатым, меняя свою окраску и постепенно отдаляясь. Он заснул…
Стоп!
— Что это вы, старче, ночной охотой промышляете?
Сергей крепко держал в захвате руку Петра Иваныча, отведя ее в сторону от себя. Старик охнул от боли:
— Отпусти ты, басурман!
Сергей пожал плечами и расплел руки. Старик подвигал плечом, посгибал правую руку.
— Знаешь, мил человек, есть анекдотец про таких вот недоверчивых. Был у одного мужика стеклянный глаз, который он каждую ночь клал в стакан со спиртом. Для дезинфекции, так сказать. И однажды утром с жутчайшего похмелья потянул он носом и хвать этот стакан до дна. Вместе с глазом и снова спать. Потом поискал глаз, поискал, да и вставил запасной. А через несколько дней приходит к врачу и говорит: «Доктор, у меня жуткий запор!» Ну, доктор и приказывает ему снять штаны и нагнуться. Заглядывает к нему в задницу-то и молвит: «А коли ты мне, мил человек, не доверяешь и подсматриваешь, так я и делать ничего не буду!». А мораль сей басни проста — не будь уж очень хитрож…ым.
Сергей все это время с интересом неотрывно следил за этой рукой старца, в которой тускло блестел пистолет.
— Порешить меня задумали, Петр Иваныч? — усмехнулся Сергей. — Место под Вашим любимым деревом занял?
Он поежился — ночная прохлада проняла его до самого дерева, к которому он прислонился.
— Это баловство осталось в прошлом. Я теперь прощенный, мил человек! — загадочно промолвил старикан. — А пушечку я для тебя прихватил… из старых, так сказать, запасов. Но не мог же я при всей честной компании размахивать ей…
— Да я уж вижу — для меня! — хохотнул Сергей. — Мне и в голову не пришло, это Вы ночью за белкой подкрались.
— Да цыц ты, балагур! — зло одернул его старик и оглянулся на спящую общину. — Не гоже мне перед моими людьми в образе супостата появляться! Это ты у нас террорист хренов! На вот, пригодится тебе, раз такие игры пошли. — Он вложил в руки Сергею довольно тяжелый пистоль. — Пушечка-то «чистая», в делах ни разу не бывала. Ну а то, что она нелегально через границу-то государства нашего попала, так это, мил человек, отныне твоя забота!