Шагнувший в небо

Он был красив. Величественный исполинский ящер, кружившийся в закатном небе. Даил не мог оторвать от него глаз — так и застыл на краю крыши, раскинув руки. В воображении он сидел у него на спине в кресле пилота и наслаждался полетом, наблюдая за засыпающим Даригаром — красивым древним городом, раскинувшимся на дне Жемчужной долины, защищенной с трех сторон Экльскими хребтами, где правил древний народ монгов.

— Смотри, наш Даил опять замечтался, — раздался позади насмешливый мальчишеский голос.

— Небось, опять воображает из себя литтера. Рожденный моккером никогда не станет восседать на корде, бороздить небо. А он все

туда же… — поддержал невидимого насмешника второй голос.

Даил не хотел отрывать глаз от ящера и оборачиваться. Но он узнал эти голоса и знал, что они от него просто так не отстанут. Марк и Листер, два брата-близнеца, живших в соседнем доме. Сыновья прачки Ори Друфы, старые друзья по дворовым играм, которым была непонятна мечта Даила устремиться к космосу на спине мудрого корда. Что поделать, так часто бывает. Те, кто был близок тебе долгие годы, в одночасье становятся чужими и далекими. Им уже непонятны твои мечты и помыслы. Человек вырастает не только из одежды, но и из прежнего окружения. И тогда старые друзья не могут простить те перемены, которые произошли с тобой. Даил давно это понял, и слова близнецов Друфов его не задевали, но он знал, что теперь они не оставят его в покое, пока он им не ответит. О кордах на время можно забыть.

Даил с сожалением оторвал взгляд от могучего дракона, проплывшего над Башней Плача, возвышающейся над западной частью города, сложил руки, обернулся и отскочил от края. Теперь, когда чувство полета и веры в воздух покинули его, Даил боялся разгуливать по краю. Бездна могла задурманить голову и заставить сделать последний шаг.

— Чего, опять поглазеть на дурных ящеров потянуло? — спросил Марк.

— Ага. Если бы можно было, наш Даил бы женился на ящерице и стал бы воспитывать маленьких ящеров, — поддакнул ему Листер.

Они хлопнули по ладоням, одобряя шутку друг друга.

— Смотри, парниша, всех девчонок расхватают, пока ты будешь мечтательно пялиться в небо.

— Ящеры не дурные, — глухо ответил Даил, сжимая кулаки. — Если бы хоть один из них оказался рядом, ты бы побоялся такое говорить, Марк. И тебя, Листер, он бы зажарил на месте за кощунственные слова.

— Может, и так, только до Темного города корды никогда не спустятся. Дурак-человек, ты же и сам прекрасно знаешь, что моккер никогда не отпустит бороду: он рожден, чтобы трудиться на заводе и носить на красном кафтане знак молота, высекающего молнии. Мы рабочий хребет Арнетрина, империи монгов и кордов. Наша работа — ковать оружие для нашей армии. А литтеры — воинская косточка. Они наездники, Повелители воздуха. Они дружат с кордами, они наслаждаются небом. И моккер никогда не сядет в седло литтера. Так пошло испокон веков, и ничто не сможет изменить обычай, заведенный нашими предками, — говорил как по писаному Марк.

А Листер поддакивал ему и согласно с его словами кивал.

— Мне все равно, — упрямо качнул головой Даил.

— А если тебе все равно, зачем себе голову дуришь глупыми мечтаниями? Зачем друзей мучаешь? — спросил Листер, погладив ладонью шрам на половину левой щеки.

Несколько лет назад Рудный Гром взорвался у него в руках, и крупный осколок разорвал ему щеку. Если бы не Даил, оттолкнувший его в сторону, то лежать бы ему в могиле с пробитой головой. Второй отлетевший осколок целил ему точно в лоб.

— Я никого не мучаю, это мои мечты и моя жизнь. Зачем вы меня преследуете? Я хочу быть один, — яростно чеканя каждое слово, заявил Даил, стиснув кулаки. Готовый за свою мечту броситься на старых друзей и учинить мордобитие.

— Доиграешься, узнает о твоих загулах на крышу мастер-наставник, поставит в Сырой угол «василиска» дразнить, — зло заявил Марк, потрясая кулаком перед лицом.

Сырой угол — дальняя часть завода, заброшенная

после аварии, когда из жерла междумирья вырвался фонтан жидкого пламени и чуть было не спалил все вокруг. Тогда экстренно вызванная бригада магов Горелистников с трудом справилась с прорывом и залила его заклятиями. Поэтому та часть завода стала называться Сырой угол: в ней всегда царила жуткая сырость. Люди, долго работавшие там, получали тяжелые легочные заболевания, нередко заканчивающиеся смертью. Попасть на Сырой угол — жуткое наказание. Нет ничего хуже. Разве что «прогуляться до подкожного ветра», но применялось ли оно хоть раз — неизвестно. Поговаривали, что это легенды завода, придуманные моккерами для запугивания новичков. «Василиском» же называли большую плавильную печь, в которой кипел металл, идущий на отливку корпусов боромехов, кирсанов и терчей — больших паровых роботов, продаваемых на северные границы Арнетрина, где шла казавшаяся нескончаемой война с дикими ордами Ферчера. «Василиска» специально установили в Сыром углу, чтобы хоть как-то уравновесить огненный жар печи и вечную сырость обработанного магами цеха. Иногда от перепадов температур «василиск» начинал плеваться огнем, и горе тому, кто попадал под его неласковое ворчание. Но все это были издержки производства, на которые управляющие цехами коррины не обращали внимания.

— Если ты не прекратишь дурить, не возьмешься за ум, нам придется обо всем рассказать. Мастер-наставник Шарир умный мужик, он поймет как тебе помочь да дурь из головы вытравить, — быстро-быстро проговорил Марк.

— А что такое «взяться за ум»? С утра до вечера торчать на заводе, а после работы накачиваться пивом в кабачке у Джа? Это, по-вашему, жизнь? Если вам так нравится, то я не хочу, — голос Даила звенел от возбуждения.

— Ты моккер. Твоя жизнь — работа на заводе, служение цеху Плавильщиков. Это твоя судьба, так тебе начертано от рождения. И ты не вправе идти против Карты рождения. Ты знаешь, как суров закон к отступникам. Пока не поздно, одумайся, — горячо заговорил Листер.

— Люди косо смотрят на тебя. Ты пока ничего предосудительного не совершил. Всего лишь пялишься в небо, но я тебя знаю. Ты не остановишься и однажды попробуешь прорваться к кордам, попробуешь переписать свою Карту рождения, а уже это преступление. Тебя обязательно поймают и публично казнят, чтобы другим дуракам — моккерам наука была. Ты знаешь: закон суров, но он закон. И его должны выполнять все: и литтеры, и коррины, и моккеры. Мы пытаемся защитить тебя от самого себя…

— Марк, я не просил никакой защиты. Мне она не нужна. Я хочу жить так, как живу. Так что проваливайте ко всем чертям…

— Зря ты так, Даил. Нельзя от старых друзей открещиваться, нехорошо это. Боги не прощают предателей, — зло проговорил Листер.

— А я никого не предавал. Просто дорожки наши разошлись. Вот и все. Мне больше не интересно с вами, я хочу побыть один. Уходите, во имя всех благих, — умоляюще попросил Даил.

— Ну, смотри, парниша, ты сам выбрал эту судьбу. Видят боги, мы пытались тебя защитить, — сказал Марк.

И Даил услышал в его голосе нотки печали.

Братья Друфы развернулись и один за другим покинули крышу. Даил знал, что в ближайшие несколько дней они не станут с ним разговаривать, но его это устраивало. Это даст ему так необходимую сейчас передышку. Он сможет побыть наедине с самим собой, подумать о том, что происходит с ним и как жить дальше. Он не был глуп и четко знал законы Арнетрина, понимал, что заигрался в любовь к повелителям неба. Даил чувствовал, что близок к той грани, которая отделяет простого мечтателя от преступника. И если он сейчас ничего с собой не сделает, то переступит эту грань, и тогда ему не жить. Но стоит ли такая жизнь того, чтобы цепляться за нее?