Шахта. Ворота в преисподнюю
Шрифт:
«Матешко».
«Ну вот, правильно! Матешек на Украине множество. А у моей тетки, Сидоровой, в Курске — так и еще больше полных тезок. Они следили за адресами, проверяли каждый. То есть, по утрам кто-то должен был сидеть у дома, что ли, наблюдать — не выйдет ли тот мальчик или та девочка. Если это были один-два человека, то процесс довольно долгий».
«Точно! Дядя Боба ведь и у школы сидел».
Свят довольно долго молчал. Они беседовали в режиме чата, она чувствовала, что где-то далеко, в инет-пространстве, о чем-то размышляет мужчина, которого она
«Да. Они вполне могли сидеть у школ. Ведь вовсе и не обязательно, что в поселке были известны фамилии родственников. Только города. И впрочем, у этих людей и вовсе могло не быть никаких связей в местной администрации. Просто, по слухам от соседей было известно: забрали родственники в Курск, родственники в Днепропетровск».
«Так значит, нет никакой всемирной корпорации…» — разочарованно нащелкала Настя, будто чувствуя, что над этими словами далекий друг понимающе усмехнется.
«Конечно, хотелось бы ощущать свою мировую значимость, но… По всему видно, что ЭТО — чисто местное явление. Да и дядя Боба наш — обыкновенный человек. Всякие глобальные проекты, козни вездесущих инопланетян отметаем сразу».
«Люди могли быть завербованы ими на службу», — не сдавалась Настя.
«Безусловно. Но не в нашем районе», — пошутил Свят, и Настя будто услышала акцент, с которым прошла по мировой паутине эта цитата из «Кавказской пленницы».
«Почему нет?» — серьезно спросила она.
«Инопланетяне, — разъяснил Свят, — и в самом деле были бы глобальным явлением».
«ТАК ЧТО ЖЕ ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ?» — повысила «голос» Настя.
«Очень многое придется отмести, каким бы заманчивым оно ни казалось. Спецслужбу — тоже. КГБ нашло бы нас в один день. Как и любая другая государственная структура — военные там или всякие научные исследователи… Я прихожу к выводу, что здесь действовал некий одиночка. Опасный. Может быть — безумный. Недаром же твои упоминали какого-то хозяина. А Хозяином в народе зовут медведя».
От этих слов по спине Насти прошел легкий холодок. Она вдруг представила себе, что за всем этим стоят не люди, а… животные. Мысль была абсолютная дикая, ничем не подтвержденная. Хотя…
Вот тут-то она и вспомнила про «лису» и чудо! — на другом конце связи Свят задал близкий вопрос:
«Настя, а у вас тогда… Незадолго до того, что случилось на реке, не пропала кошка?»
«Нет, у нас не было кошки. Но мы держали кур в сарае. И в то лето лиса повадилась в курятник…»
«Ты видела эту лису?» — спросил Свят.
«Нет, конечно! Но кто же еще может таскать кур?»
После долгого молчания от Свята пришло следующее:
«Представь себе, что в те годы в поселке действовала некая секта. Ее основал безумец, конечно. Где-нибудь в начале шестидесятых годов, когда мы были маленькими. Секта — это всего несколько человек, они фанатично преданы своему делу. Они поклоняются некоему тотемном животному. А людей приносят ему в жертву. Равно как кошек, кур и прочую домашнюю живность. А обитает это животное где-нибудь в заброшенной шахте».
«Представила», — отозвалась Настя.
Она действительно сидела с закрытыми глазами, ясно воображая то, что он говорит. На этом они простились, но Настя не переставала корить себя за то, что не до конца рассказала Святу правду.
Никакой лисы она не видела. По той простой причине, что кур у них тогда таскала вовсе не лиса.
След чудовища
— Настя! Настенька! Анастасия! — как сквозь воду, слышала она все свои имена, словно Святослав, бывший где-то совсем рядом, надеялся, что одно из ее имен способно вернуть к жизни раздробленное тело.
Она не могла пошевелить даже губами: кусок породы раздавил ее лицо, она чувствовала ниже носа остроугольное крошево из собственных костей, но совсем не ощущала боли. Наверное, боль уже перешла свой мыслимый порог, и мозг, который все еще продолжать жить в погибшем теле, пустился по волнам воспоминаний, словно комок травы по реке.
Очень хорошо помнилась эта река и коряжка, за которой она пряталась от убийц. Сорок с чем-то лет прошло. И вот они снова настигли ее. Настигли и убили.
Да, ее сознание будто двигалось по реке, а берегами была вся ее жизнь.
Самая обыкновенная женщина. Школьная учительница физкультуры. Спортивная форма, сильное, гибкое тело. Долгая юность, красивая зрелость. Личная жизнь не сложилась. Детей она иметь не могла. Настоящей любви в жизни не испытала, хотя прошла через ее сердце довольно длинная вереница мужчин. Безмерно одинока была вся ее жизнь.
Детские воспоминания. Свят спрашивал ее про лису. Это была не лиса, далеко не лиса.
В то лето у них действительно стали пропадать куры.
— Мать! — как-то позвал отец, вернувшись домой из сарая, где работал: строгал что-то для дома, чистил, ворча, курятник. — Сколько у нас курей?
— Двенадцать, по знакам зодиака, — немедленно отозвалась «мать» — так почему-то иногда называл мамку отец, не по имени, а по должности ее.
— Так и я думал. Только не по каким-то там знакам, а по месяцам. По курице в месяц. Но я насчитал их одиннадцать! Три раза пересчитывал.
Они пошли в сарай втроем. Настя первой и обнаружила этот след, которой никак не мог быть следом лисы.
— Лиса из леса! — предположила мамка.
— Или мальчишки, — проворчал отец.
— Ты что? Зачем мальчишкам куры?
— Как зачем? Мы сами таскали, когда были маленькими. Пойдем куда-нибудь в глушь, за Верблюда, разведем там костер…
— Ни стыда, ни совести. Знала бы — никогда не вышла за такого мальчишку.
— Все мальчишки такие!
Пока они препирались, рассматривая кур, Настя и увидела у дыры в углу сарая, через которую вполне могла пролезть как лиса, так и мальчишка, этот странный след.
Треугольная лапа, трехпалая. Размером с ладонь взрослого мужчины. Четвертый палец вроде пятки, устремлен назад. И там, в этом коротком углублении, прилипло серое куриное перышко.