Шальная магия. Здесь
Шрифт:
— Да, мадмуазель права, мадам Реисит, — обратилась к Фекле Фроловне хозяйка пансиона, которая стояла у сервировочного столика и внимательно наблюдала за работой слуг, что сновали вокруг, обслуживая гостей. – Мадам Ромашканд самая известная наставница столицы. Попасть к ней – большая удача.
Известность мадам подтвердилась случайно ещё одним участником ужина, пожилым господином, что приехал в столицу по каким-то важным делам то ли служебной, то ли личной надобности — говорил он об этом расплывчато, чем только добавлял важности и себе, и своим делам. Он как раз оторвался от опустевшей тарелки и обвел
— Не о той ли мадам речь, которая слыла когда-то красавицей и была самой известной придворной дамой?
Мать Риммы оторвалась от почти доеденного ужина и с неудовольствием подтвердила – да, именно о той. Господин же, мечтательно улыбнувшись и откинувшись на спинку стула, принялся рассказывать о своей молодости и встрече с юной мадам Ромашканд, которая была еще мадмуазель Ропке, и кружила всем головы направо и налево, а затем составила самую блестящую из возможных партий, выйдя замуж за престарелого графа, получив должность при дворе и даже, поговаривали, стала любовницей предыдущего императора!
— Месье, прекратите! – холодно оборвала его монолог мать Риммы. – С вами рядом невинные девицы!
Римма густо покраснела, отчего её смуглость стала коричневостью. А Альбина улыбнулась господину и для себя отметила, что сведения о мадам Люси Ромашканд, скорее всего, правдивы и коли так, то стоит всё же попасть к ней на курсы.
Мадам, едва поняв, о чем пришли говорить мать и дочь, объявила, что они задержались, и занятия уже начались, и придется наверстывать упущенное, если они согласятся, и выставила ряд условий. И посетительницы, конечно, приняли требования бывшей придворной. Потому что и у других наставниц, скорее всего, девушки уже приступили к занятиям, а смогут ли они вывести дебютантку в те дома, где будут лучшие партии – не известно, а здесь вариант верный, и нужно соглашаться.
И когда Фёкла Фроловна, приняв все условия, уже открыла кошель, чтобы внести задаток, мадам добавила с чувством, которое Альбина не сразу распознала, и только потом, после долгих размышлений, смогла определить как злорадство:
— И бальным платьем заниматься тоже будете не у моей портнихи. Она не успеет сшить пять нарядов за то время, что осталось до бала!
Возможно, не стоило соглашаться. Возможно, нужно было поискать другие варианты. Или поторговаться — либо сбивая цену, либо выставляя свои требования. И тогда мадам относилась бы к новенькой с большим уважением. А может, обаяние широкой Альбининой улыбки действовало на мадам Ромашканд не так, как на всех людей – не располагало, а, наоборот, злило.
Так или иначе, но мадам сильно невзлюбила «лишнюю» девицу. И не оценивала по достоинству ни её прилежания, куда большего, чем у остальных милых и родовитых, ни её успехов. А любой промах или неудачу раздувала до масштабов катастрофы и карала за незначительную малость, не брезгуя и физическими наказаниями.
В самом начале обучения Альбина пребольно получила по рукам, даже слёзы выступили.
Девушки тогда проходили правильное и непринуждённое использование столовых приборов, а она информацию на слух усваивала плохо и, конечно, всё перепутала.
…Люба отложила вязание,
Но с осанкой было сложнее: чтобы выработать привычку, требовалось время, и заменить его статейкой-другой не получалось. Сутулость Любы вредила Альбине и подставляла её под удар и в прямом, и в переносном смысле.
Конечно, мало радости получать от наставницы хлёсткие болезненные удары, но тело, видимо, боясь боли, всё чаще держалось ровно, как того и требовал этикет.
Методы мадам были жуткими, да. Но они приносили плоды, и значит, деньги, потраченные на курсы, были потрачены не напрасно.
Альбина решила не жаловаться маме. Та со своей сердобольностью сразу же забрала бы дочь оттуда, где ей причиняют боль, и она потеряла бы деньги (они не подлежали возврату по требованиям мадам) и не получила возможность выйти в свет в хорошем доме. Альбина, наверное, тоже возмущалась бы, плакала от унижения и обиды, а то, может, и бросила всё, решив пытать счастья в следующем сезоне. Но тут вмешивался опыт Любови. Он говорил: «Терпи, учись, не подставляйся!»
Альбина помалкивала и Римме намекнула, что не следует болтать. Хотя был почти уверена, что если приятельница что-то и расскажет матери, то та промолчит и ни слова не передаст Фекле Фроловне. И Альбина училась, и во многом успешно, как бы это ни было противно наставнице.
— Итак, сегодня мы прочитали с вами поэму, – произнесла мадам Люси, когда чтение было закончено. — Давайте обсудим её и запомним наиболее удачные фразы как из самой поэмы, так и из обсуждения.
Похлопывая стеком по раскрытой ладони, она прохаживалась за спинами девушек, и осанка подравнивалась как-то сама собой.
Подобные обсуждения были для Альбины несложным занятием, поэму она откуда-то знала, а поговорить о поэзии много ума не требовалось. Римма, которая считала себя старше – ведь ей уже восемнадцать! – и всегда с превосходством посматривала на подругу, в такие моменты едва скрывала зависть, потому что так же складно рассуждать у неё не получалось. Зато отыграться она могла сразу после занятия, которое высокопарно называлось литературной беседой: четверо милых и благородных девушек шли заниматься верховой ездой, а Альбина…
— А вы на сегодня можете быть свободны, — произносила мадам Ромашканд, бросая на "лишнюю" ученицу короткий косой взгляд, после которого Римма отворачивалась, не в силах сдержать улыбку – пусть так, не своими знаниями и усилиями, но она обошла, опередила подругу!
Альбина присела в вежливом поклоне-книксене и пошла на выход, ничуть не скрывая радости на лице.
Скорее всего, и эта радость, и молчаливая покорность злила мадам, хотя сказать ничего не могла: она попалась в свою же ловушку. Да, пятая ученица проходила более короткий курс, и уроки танцев и верховой езды пропускала, и при этом выглядела счастливой и довольной. И даже синяки от хлыста ничего не меняли в её настроении.