Шальная мельница
Шрифт:
Несмело отвечаю… но его напор, страсть, воля порабощает и подчиняет хуже всякого тирана. Пламя разгорается — и уже творим нечто невообразимое.
Едва ли не наощупь добрались до его авто, залезли внутрь… на заднее сидение. Живо стянуть с него брюки, а он — с меня белье, охально забравшись под юбку. Еще миг, отрывистые поцелуи в губы, точные, уверенные движения тел — и вскрикнула, залилась дикой эйфорией, застонала я от наслаждения.
Прямо здесь, в его машине… среди белого дня, на людной парковке, я стала его женщиной.
Замерла я на груди своего
— А зовут-то тебя… как?
Прыснул от смеха, не сдержавшись, но затем вмиг совладал с собой, лишь слегка подрагивая в приступе. Неприкрытый, шумный выдох.
— Лиля-Лиля…
(чувствую, что еще сильнее заливаюсь краской)
— А как ты меня до этого называла? Ну, хотя б, для себя.
Смеюсь смущенно. Мгновения сомнений — и решаюсь.
— Мы с Аней тебя "Водителем" называли.
Обмерла я, вспоминая те далекие, такие трепетные моменты.
— С Аней? — удивился. — Так она разговаривала?
— Редко. Очень редко, когда что-то очень тревожило ее. Но было заметно… что это давалось ей с большим трудом.
— А что случилось? Почему она…
Тяжело сглотнула я слюну. Поморщилась от обиды и боли, что волной из памяти накрыла меня. Скривиться, сдерживая из последних сил соленые потоки.
— Сначала родители нас бросили, предали. Потом ее молодой человек… Это была страшная, мутная история. Он все соки из нее вытащил, а потом бросил, как ширпотреб. Вот Аня и сорвалась, а он — вместо того, чтоб принять на себя вину ее попытки суицида, запер оную в психушку. Меня — в детоприемник, хотя клятвенно обещал сестре, что лично присмотрит и позаботится. Да и… плевать. Мне даже лучше, что с этой тварью не осталась. В общем, там ей была конкретная промывка мозгов. Наркота целыми днями, да так, что, практически, все время не давали прийти в себя. Однажды… Аня проговорилась, что какой-то санитар ее постоянно лапал. Может, конечно, еще что было… не знаю. Но, в конечном счете, это даже сыграло на руку. Этот мужчина, влюбленный к тому времени в нее по уши, и помог потом ей… оттуда выбраться. Законным путем не выйти — этот ее, бывший, все так закрутил, что не подобраться. Вот Анька и сбежала тайно, словно преступница, да и пришла за мной. Но даже если бы и не явилась, сама бы… деру дала оттуда. Не мое это… Дурдом, а не детдом…хотя, конечно, кому с чем сравнивать.
В общем, неважно. С тех пор Аня была почти всегда сама в себе, а я говорила за нас двоих. Знаешь, — печально хмыкнула, — со временем я уже привыкла. И было это не остановить. Миша часто с меня смеялся, что я больше из-за этой своей странной излишней болтливости на сумасшедшую похожа, больше даже, чем та же Аня. Да и ты такое… что-то в этом роде говорил. Хотя… тогда я была еще не настолько… сумасбродна. В общем, неважно. Что было, то было. Тем более, ее уже не вернуть.
— Мне жаль.
Киваю головой, вторя его словам.
— Мне тоже… Только, — резвый разворот, взглядом уткнулась в глаза своему герою. — Ты так и не сказал, как тебя зовут.
И снова смущенно смеюсь, давясь неловкостью.
Шумный вздох. Поддается на мой напор. Глаза в глаза. Добрая, нежная улыбка.
— Шалевский. Георгий Станиславович. Он же Гоша, Гера, Жора — как душе твоей угодно.
Ухмыляюсь.
Положить голову обратно на грудь своему Водителю и загадочно, смакуя каждым словом, повторить:
"Георгий Станиславович…"
Утопая в сладострастном дурмане, едва не уснула прямиком вот так, в его объятиях. Из полудрема вырвал нас настырный, нозящий странный звук. Звонок его телефона.
Нехотя дрогнуть, потянуться к брюкам и достать аппарат.
— Да? — не без злобы гаркнул. — Привет. Что, прям сейчас? А Коля, Костя, да Быстрык, на крайняк?… Черт бы вас побрал. Да, еду! ЕДУ!
Рявкнул и тут же отбил звонок.
Взгляд около. Живо привстаю и заглядываю ему в лицо:
— Что-то случилось?
— Да на работу вызывают. Дело появилось, и теперь срочно ехать в лес, в чертову тьму-таракань.
— А что там?
Уставился в глаза. Пристально изучает, а затем вдруг улыбнулся.
— Кое-что искать.
— Кое-что — это что?
Смеется.
— Уж так интересно?
Поддаюсь на его улыбку и вторю тем же.
— Ага…
Цыкнул.
— Лилька, Лилька. Труп искать. Довольна?
Криво усмехаюсь. Еще миг, еще один вздох — и осмеливаюсь:
— А можно я поеду с тобой?
Удивленно выгнул брови.
— Шутишь, да?
— Нет, — вполне серьезно отвечаю, неосознанно закачав головой.
— Давай лучше ты меня дома дождешься. До ночи, надеюсь, вернусь. А?
Обмерла я, словно окатили меня чем-то жгучим. Безумно страшно… сейчас его отпустить. Да и вообще…
— Пожалуйста. Можно я поеду? Меньше всего я сейчас хочу… остаться одной. Прошу, Гош…
Криво ухмыльнулся.
— Что-что, а упрашивать ты меня умеешь, — рассмеялся невесело. — Ладно, поехали, только в машине будешь сидеть — и без пререканий. Не хватало мне еще потом и тебя ходить искать в том лесу.
Победно взвизгнула я от радости и коротко поцеловала его в губы.
Внимательный, трепетный взгляд друг другу в глаза — и притянул к себе, впился своими губами в мои, нежно, ласково, завлекая в свою странную, невообразимо чудесную сказку…
Пока его дождалась из похода, успела уже и выспаться в машине. Если поначалу еще тревожила мысль, что где-то тут было свершено кое-какое зверство, то скука и тихая музыка взяла свое.
Поехали ко мне. Но не успели и раздеться, как очередной звонок, очередной… на грани жуткой брани, кишащий раздражением и злостью, разговор моего Георгия со своими товарищами, вынудил оставить меня одну (в квартире), наедине со своими разгоряченными, глупыми мечтами.
— Хорошая моя, солнышно, не жди уже меня. Ложись спать. А завтра с утра созвонимся и придумаем, где и как пересечемся. Идет? Так… номер я же тебе свой оставил? — казалось, это уже он больше себе бормотал, чем мне. — И твой себе забил. Верно?
— Верно, — кривлюсь от обиды. — Только это… Гош…
— А? — уставился с удивлением.
— Можешь не называть меня… ни солнышком, ни котенком, ни пупсиком, ни кем-то еще из этой… эпопеи жутких ласкательных словечек? Без обид, хорошо?
Изучающий взгляд, а затем вдруг зашевелился, подошел ближе, обнял, притиснул к себе — не сопротивляюсь. Глаза в глаза.