Шальная звезда Алёшки Розума
Шрифт:
Елизавета вдруг протянула руку и коснулась его щеки там, где ременной хвост мазнул по лицу и где, судя по саднящему ощущению, наливался багрянцем рубец. Алёшка длинно вздрогнул всем телом, но не от боли, которой не почувствовал — лёгкое касание тонких пальчиков, почти невесомое, пронзило будто удар молнии.
— Ишь, допытливый… — Губы её дрогнули в усмешке. — А скажи, казак, тебе-то что за резон мои деньги считать? В чём твоя корысть? — Глаза Елизаветы чуть заметно сузились.
Алёшка опустил голову.
— Последнее это дело — у сироты воровать, — чуть слышно сказал он. — Господь беззащитного от злых козней защищать заповедал.
Когда он вновь осмелился поднять на неё глаза, то едва поверил им от изумления — Елизавета улыбалась, а из глубины больших лазурных очей, словно солнечные лучи по озёрной глади, разливалось тепло.
— Что ж… Спасибо тебе, Алёшка Розум.
___________________________________
[74] драчун
[75] пьяница
[76] убыток
* * *
Елизавета полулежала в ворохе подушек. Подол синего, расшитого серебром кунтуша[77] открывал до колен изящные стройные ножки с тонкими щиколотками. Мавра, сидевшая возле постели на низкой скамеечке, ловкими движениями массировала миниатюрные красивой формы ступни.
— Ну? — не выдержала она, наконец. — Ты мне расскажешь что-нибудь? Или так и будешь молчать, аки ёрш в садке?
— Любопытная овца — волку корысть, — усмехнулась Елизавета. — Чего там рассказывать-то? Всё так и есть, как казак говорил: цены в бумагах чуть не вдвое выше настоящих, Иван съездил на рынок, проверил. И ведь не первый год уж они меня так сладко кормят. Этот Савва Евсеич сатане в дядьки[78] годится — школить да хитрости учить.
— А Лукич?
— И Лукич ему под стать… — Елизавета вздохнула и добавила грустно: — Батюшка его в люди вывел, а он у меня воровал…
— Не грусти! — Мавра принялась так усердно тереть ступни, что их словно огнём припекло, Елизавета поморщилась. — Эка невидаль — вороватый управляющий! Вот кабы он честным оказался — было бы чему дивиться! Но певчий-то каков!
Елизавета улыбнулась, чувствуя, как теплеет на душе.
— Знаешь, Мавруша, тронул он меня… Надо же… Защитить решил, с Лукичом связываться не побоялся. Да не с ябедой прибежал, а сам их усовестить хотел…
— Дурак дураком, — согласилась Мавра. — Но до чего хорош! Загляденье! Жаль, что мужицкого корня, царской дочери не пара.
— Тьфу! — в сердцах плюнула Елизавета. — Ты ни о чём другом думать не можешь?
— А о чём думать-то? Покуда песенки свои слезливые сочинять станешь, так и вся жизнь мимо пройдёт…
— Это верно. — Елизавета грустно опустила голову. — Пройдёт — не воротишь… Как у Аннушки моей прошла… Вот уж я старше неё на год стала…
— Не казнись, голубка моя! — Мавра легко поцеловала нежную розовую кожу ступни рядом с выступающей косточкой, — И не надо было туда ездить… Кабы Анна Петровна могла, она б и сама тебе велела не приезжать. Ей приятнее будет, что ты её живой помнишь. Что в гробу? Тлен! Душа уж давно в раю, а значит, и незачем на тленное тело глядеть…
— Не утешай меня, Мавруша, я себе до самой смерти не прощу, что смалодушничала и не простилась с ней…
— Что ты с Лукичом делать собираешься? — Мавра резко переменила тему. — В шею гнать подлеца?
— Из управляющих уволю. А вовсе выгонять не стану — коли пожелает, может в дворцовой прислуге остаться.
— Останется он, как же! — фыркнула Мавра. — Он на твои деньги лавку откроет и примется народишко обдирать. Гони мерзавца вон, да пускай сперва вернёт, что уворовал.
— Бог ему судья… — вздохнула Елизавета. — Прощу. Может, и мне Господь за то какой грех простит…
— Где теперь управляющего искать станешь? — Мавра опять постаралась отвлечь подругу от грустных мыслей. Елизавета про себя усмехнулась невесело — будто можно было её отвлечь…
— Нигде не стану. — Она села и подтянула колени к груди. — Я решила в управляющие этого певчего взять, Розума. Какое прозвание забавное! Ежели согласится, конечно…
И Мавра вытаращила глаза.
__________________________
[77] Кунтуш — верхняя женская одежда, в восемнадцатом веке часто использовалась в качестве домашней.
[78] В дворянских семьях так назывался крепостной слуга-наставник при мальчике.
Глава 6
в которой господа играют в карты, Алёшка занимается хозяйством, а Елизавета меняет место жительства
Вторую неделю Алёшка корпел над расходными книгами. Счислению он был обучен, умел слагать, вычитать и даже о пифагорьевой лествице[79] имел представление, однако предложение Елизаветы привело его в робость — какой из него управляющий? А ну как не справится? Василий Лукич, хоть и воровал безбожно — чем больше Алёшка штудировал расходные книги, тем яснее это видел, — однако управлял дельно, хозяйство под его рукой процветало. Алёшка же, каким бы честным ни был, вполне мог пустить по миру и саму цесаревну, и её людей. Просто потому, что представления не имел, с какого боку к этому делу подступиться.
К концу второй недели он практически впал в отчаяние — во что, дурак, ввязался! Собственно, подписался на сие авантюрство он по единственной причине — управление имением давало повод напрямую общаться с Елизаветой. Даже если бы ему сказали — не справишься, тебе отрубят голову, он рискнул бы ради этой возможности. В тот момент совершенно не думалось, что его неопытность ударит в первую очередь по той, ради кого он готов был лишиться головы. Эта запоздалая мысль пришла позже и ужаснула Алёшку — что он натворил! Ведь убытки от неумелого управления нанесут благосостоянию Елизаветы вреда куда больше тех несчастных нескольких десятков рублей, что украл лукавый бурмистр.
Надо было срочно бросаться Её Высочеству в ноги и молить, чтобы уволила его от новой должности, пока не наворотил непоправимых бед, но останавливала мысль, что тогда он неминуемо уронит себя в её глазах.
Алёшка потерял сон и аппетит и уже совсем было решился просить об отставке. Но как-то вечером после ужина, когда люди разошлись и на поварне остался он один, уныло гоняя по миске гречневую кашу со шкварками, Ефросиния спросила:
— Что-то ты, парень, не ешь ничего. Посерел, похудел, улыбаться перестал… Беда какая стряслась?