Шальная звезда Алёшки Розума
Шрифт:
Сверху зазвенели стекла, и окошко захлопнулось, сделав голоса неслышными.
* * *
Потревоженный соловей вновь засвистал над головой. Человек, бесплотным духом скользивший за парочкой, что битый час таскалась по парку, проводил внимательным взглядом скрывшуюся за дверью даму и только после этого осторожно выбрался из кустов на тропинку.
Ай да Парашка! Вот тебе и постница, вот тебе и недотрога! Он и раньше замечал, что стоит появиться поблизости хохляцкому лапотнику, как та вся пунцовеет… Впрочем, на него все дамы, барышни, девки и бабы засматривались, не одна Прасковья.
Однако такого он и заподозрить не мог! Влюблена по уши. Да не просто влюблена, изнывает от чувственного томления. Вон как вся заалела — чистый розан, даже похорошела, и глазки заблестели, и бледные губки приоткрылись, пока разглядывала голого мужлана. Думал, вот-вот на шею ему бросится. Вот была бы потеха! Он усмехнулся.
Конечно, посмотреть там было на что, да только не Парашке те стати оценить… Или он ошибся и она давно уж не девица? Да нет, сие вряд ли. Кому она нужна, моль блёклая? Даже страшненькая, но живая Мавра легко обошла бы на скаку пресную Прасковью. Стоило подумать о Мавре, как воображение тут же нарисовало игривые видения, от которых бросило в жар, и пришлось потратить некоторые усилия, чтобы их отогнать.
А может, он зря не обращал на Прасковью внимания? Нынче разрумянившаяся, она стала почти хорошенькой. Может, стоит за ней приударить? Девочка созрела, соком налилась, и если воспользоваться случаем и, как пишут в романах «сорвать этот бутон», она быстро во вкус войдёт, как говорится — девичий стыд до порога: как переступила, так и забыла. Невеста она для такой голытьбы, как они с братцем, куда как завидная! Даже и мечтать об этакой не приходится — шутка ли, с Романовыми в родстве! А вот ежели начнёт девица к нему на сеновал бегать, тогда и разговор иной. Постараться, чтобы то стало всем ведомо, и можно Елизавете в ноги броситься — дескать, люблю больше жизни, и в блуде жить душа болит! Бабы такое страсть как любят, Елизавета не исключение, глядишь, и разрешит жениться. Особливо ежели повезёт, и Парашка затяжелеет. Тут уж будет не до того, чтобы чиниться да высокородными пращурами чваниться — грех бы венцом прикрыть.
Услышанное под окном тоже казалось интересным. Мавра-то какова! Тоже ещё лекарка выискалась! Вот уж верно говорят: всяк чижик о своём поёт… Он хмыкнул. Впрочем, сие ему даже на руку. Зря, что ли, костьми лёг, чтобы Алёшку Шубина из Москвы выдворить? Судя по тому, что только что услыхал, Елизавета не торопится образовавшуюся ваканцию закрыть. А значит, никого у ней на примете нет. Это хорошо, это ему в масть. Пройдёт несколько месяцев, и природа своё возьмёт — Лизетка натурой горяча, вся в матушку, диво, что полгода-то без любезника выдержала, не иначе и впрямь Шубина своего любила. Ну да и ладно, тот больше не помеха, он и Ревель-то скоро с нежностью вспоминать будет, назад ему никогда не воротиться. Не до седых же волос Лизетка его ждать станет. Утешится. Немного настойчивости да томных взглядов, а там она и не заметит, что ей уж новый галант[73] постелю греет и не хуже Шубина.
Главное, чтобы никто вперёд не управился. Плохо, что лапотник тоже разговор слыхал. Коли не дурак, может докумекать…
Да ну! Он презрительно фыркнул. Чтобы дочь императора пусть даже от полковой потаскухи да с простым певчим, что вчера коров пас, слюбилась — не может такого быть! Впрочем, баба есть баба, у них весь ум промеж ног.
_________________________________
[73] любовник
* * *
Больше всего Алёшка боялся, что Савва приедет с утра, пока он на службе. Это было бы весьма некстати — ябедничать Лукичу не хотелось, он собирался разобраться с подлым подрядчиком своими силами.
Вчера прямо с поварни он бросился к себе в каморку и тщательно переписал весь «наряд», после чего отнёс бумагу Лукичу, а сам отправился на базар.
До позднего вечера с чернильницей на шее и пером за ухом Алёшка ходил по рынку, приценивался к каждому из указанных в списке подрядчика товаров и, не доверяя собственной памяти, тщательно записывал в свой листок. Конечно, у разных торговцев цены отличались — иной раз весьма, но даже самые высокие из них были гораздо ниже тех, что значились в «наряде» Саввы. А уж учитывая, как яростно тот торговался с каждым из купцов, плата за иные продукты превышала затраченное почти вдвое.
Чтобы составить полную картину, Алёшка заглянул ещё на два базара, не таких крупных, как в Охотном ряду, но тоже на Москве известных — там цены оказались и того ниже.
Всю обратную дорогу раздумывал над ситуацией. Конечно, Савва трудится не задарма. Услуги его либо сговорены на определённую сумму и никак с затратами на продукты не связаны, либо же, наоборот, подрядчику выдано некоторое количество денег, и чем дешевле он закупит провиант у купцов, тем больше останется ему лично. Ни в том, ни в другом случае нет надобы расписывать в «наряде» завышенные цены.
К обеду и ужину Алёшка опоздал и вновь столовался на поварне у Ефросиньи, на сей раз вместе с крепостной прислугой. Однако был настолько погружён в свои размышления, что почти не замечал происходящее вокруг и даже на подначки девок не отвечал, хотя обычно за словом в сундук не лез.
После ужина он разыскал Василия Лукича, но расспрашивать про Савву напрямую не стал, а сделал вид, будто хочет присоветовать в подрядчики приятеля-земляка, на что Лукич довольно холодно ответил, что с Саввой Евсеичем не первый год дела водит и отказываться от его услуг не собирается, поскольку тот человек проверенный, солидный, харч поставляет добрый и в срок, да и вообще услуги его контрактованы и оплачены наперёд.
Заснуть Алёшка не мог долго, всё вертелся на своём сундуке, будто ему в тюфяк гвоздей напихали и, наконец, решил сбегать на пруд искупаться. Днём лезть в воду на виду у всего парка он, конечно, не отважился бы, а поздним вечером риск попасться кому-то на глаза был невелик, и Алёшка спустился в сад и с удовольствием выкупался. Вода была ещё холодной, и он порядком продрог, это помогло отвлечься и отогнать настойчиво, будто овод, гудевшие мысли.
Однако песня и подслушанный под окошком разговор вновь развеяли сон, повернув помыслы в иное, но столь же бурное русло. Заснул Алёшка лишь под утро.
Не выспался ужасно. На службе зевал, забывал текст тропарей и вообще соображал настолько туго, что по окончании литургии регент хмуро буркнул:
— Коли ещё раз на клирос с похмельной рожей явишься, государыне цесаревне доложу! Оне за этакое непотребство живо тебе от службы откажут, и поедешь обратно в свои хохляцкие палестины коров пасти!
Препираться и оправдываться Алёшка не стал — торопился во дворец, опасаясь, как бы не пропустить приезд подрядчика. Не слишком представлял, что станет делать, когда его встретит, одно знал твёрдо — он должен защитить Елизавету во что бы то ни стало.