Шалости нечистой силы
Шрифт:
Алексею показалось, что он умирает. У него давненько не было женщины, а сейчас этой женщиной была Александра – столь желанная и столь недосягаемая, мучившая его по ночам вот уже больше года… Голова так не кружилась и при его первом в жизни мальчишеском свидании, голос пропал.
– Я тебе говорил, что ты стерва? – хрипло произнес он, чувствуя, что сдает позиции.
– Разумеется. Ты никогда не упускаешь этой возможности….
Ее рука, цепко державшая его кисть, соскользнула глубже, уже под кружево.
Кис собрал последние силы. Плохо работавшая голова все же что-то подсказала ему – что-то из области мужского самолюбия и гордости.
И он осторожно,
– Я позвоню. – Он чмокнул Александру в щеку и подумал, что после сегодняшнего им будет очень трудно созвониться и вообще увидеться… И что он делает большую глупость…
«Поигрались»
«Эй, кто еще не видел дураков? Приходите, посмотрите: вот он я, Кисанов Алексей, частный детектив и самый что ни на есть круглый и квадратный, самый дурацкий дурак на свете!
Отказаться от такого? Не-ет, – мысленно простонал Кис, – пойдите поищите, другого такого недоумка не найдете! Александра его больше на порог не пустит, и правильно сделает, между прочим, так ему и надо…»
Так размышлял Кис с утра пораньше в четверг. Утро выдалось свободным, и он наконец выспался и неторопливо принял ванну вместо обычного скорого душа. В холодильнике обнаружились готовые блинчики, которые накануне купил Ванька, и надо признаться, что жгучее самобичевание не помешало детективу позавтракать со здоровым аппетитом.
Впрочем, настроение никак нельзя было назвать хорошим, а когда позвонила Галина, оно и вовсе испортилось.
Она регулярно позванивала Кису, каждый раз с робкой надеждой спрашивая, как продвигаются дела. Но каждый раз дела были исключительно никак: всякая новая ниточка, на которую надеялся Кис, с удручающим постоянством вела в новый тупик.
– Может быть, сегодня что-то удастся прояснить, – пытался утешить ее Кис, – я жду новостей…
Он и в самом деле ожидал новостей от Ваньки, который умчался на свидание с каким-то транссексуалом, обещавшим добыть нужную информацию. Транссексуал Катя, по Ванькиным словами, горячо откликнулся на просьбу помочь, поскольку «рад отомстить за нас, за женщин». Что ж, в добрый час – за женщин так за женщин! Лишь бы помог выйти на нужных людей…
– Муж вспомнил, где мы видели Стасика, – всхлипнула Галя. – Расспросил мою подругу, установил его личность… Они его объявили в розыск, квартиру опечатали… А я как раз хотела за чистым бельем к нему съездить…
Повесив трубку, Кис направился к компьютеру. Попозже, вечером, Кис намеревался посетить Веру Лучникову, а пока что хотел в сладостной неспешности перечитать и обновить свои записи по делу «зомби», как он окрестил его.
Перечитав и сделав пометки об уже выполненных пунктах, Кис задумался. С самого начала во всех этих делах его интриговал один момент, да все никак не хватало времени задуматься об этом всерьез. Но сейчас время было, и Кис принялся усиленно размышлять: почему это мужчинам рот заклеивали, а женщинам – нет? Почему мужчины были связаны липким скотчем, а женщины – веревками? Скотчем – быстрее и надежнее. Выбраться из него без посторонней помощи практически невозможно. А из веревок, если они не слишком туго затянуты, выбраться можно, что, собственно, и произошло в четырех из пяти случаев. Не связали только Лучникову.
У него смутно брезжили кое-какие соображения на сей счет, но их следовало проверить. И потому, глянув на часы, он решил съездить к последней потерпевшей, которая звалась Натальей Константиновной.
Выбор пал именно на нее по двум причинам: во-первых, жила она близко, в центре: во-вторых, он уже встречался с ее падчерицей Мариной, у которой при упоминании мачехиного имени скисало лицо, оправдывая фамилию Кисловская. Вот Кис и решил глянуть заодно, что ж там прокисло у этих женщин.
Кис, как водится, поехал без звонка: зачем лишние переживания по телефону? Вспоминать об изнасиловании, понятное дело, потерпевшей не хочется, рассказывать постороннему – тем более. Кис мог рассчитывать только на встречу, на личное обаяние, на свое умение вести разговор.
Оно у него было, это умение, особенно с женщинами. Будучи человеком старомодным, он женщин уважал априори: слабый пол. Конечно, он понимал, что слабый пол не такой уж слабый и что в бархатных лапках острые коготки водятся, которые иной раз куда опаснее примитивного мужского кулака и неповоротливой и наивной мужской психики… Но, полагал Кис, коготки потому и ранят иной раз смертельно, что слабый пол вынуждают быть сильным нерадивые мужики. Те самые закомплексованные слабаки и нюни, которые себя не уважают и других, естественно, тоже. Кого можно уважать, если сам себя не уважаешь? Кого можно любить, если себя не любишь? Разве может быть щедрым нищий? То-то…
Короче, в разговорах со слабым полом Кис обычно был терпелив, внимателен и деликатен. Это у него и называлось умением вести разговор, на него он и полагался.
…Не то чтобы детектива подвело это самое умение, но встреча с Натальей Константиновной изрядно поколебала его рыцарские наклонности, оставив у Алексея мерзкое ощущение, словно его выдержали полчаса в ванне с липким сахарным сиропом.
Слащаво-кокетливая, фальшивая до невозможности, она, как плохая актриса, закатывала глазки, дабы выразить запредельность произошедшего, и двусмысленно улыбалась, произнося душным шепотом: «Ну, это… сами понимаете…», не забыв при этом обрисовать групповое изнасилование в деталях, о которых деликатный Кис вовсе и не спрашивал. Причем на лице ее отражалась некая мечтательность, как если бы она вспоминала не более чем об утреннем эротическом сне.
Кис, как это свойственно людям, судил о других в меру своего понимания, а именно – в меру понимания самого себя. Он хорошо знал, что момент насилия в любовной игре – весьма пикантная приправа, он и сам не прочь, что сцена насилия, допустим, в кино может возбуждать зрителя. Но он также отлично понимал, что в реальности, где уже нет зрителя, комфортно смакующего под чаек-кофеек эротические сцены, а где есть только жертва один на один с насильником, – это уже совсем другая история: история поругания души и тела, ничего общего с эротизмом не имеющая.
И беглая сладостная улыбочка Натальи Константиновны, ее мимолетное сытое потягивание при воспоминании о групповом изнасиловании удивили его неимоверно: все это шло полностью вразрез с его представлениями. Он честно попытался пошарить в закоулках своего подсознания, на донышках самых старых и пыльных ящиков своих воспоминаний, но ничего, что могло бы пролить свет на столь неожиданную реакцию изнасилованной женщины, ему обнаружить не удалось.
Не то чтобы Алексей считал свою душу эталоном для всех человечьих душ – нет, разумеется, нет! Он, к примеру, никак не сумел бы обнаружить в себе даже бледной тени того позыва, который заставляет некоторых ублюдков мучить и убивать… И все же поведение Натальи его насторожило. Возможно, тут что-то другое… Или нет? Может, она просто законченная блядь? И Кису этого постичь не дано? Но ведь даже проститутки не любят, когда их насилуют!