Шамал. В 2 томах. Том 2. Книга 3 и 4

Клавелл Джеймс

– Аллилуйя! – радостно взорвался Скраггер, а из глубин посадочной зоны донесся ураган приветственных воплей: Петтикин сообщил эту новость остальным.

– …а потом позвонил друг из Японии. Сколько у нас есть времени?

– Полно. Минут двадцать точно, а что? Скот тебя не дождался, просил передать тебе следующее: «Скажи от меня Старику о'кей».

Гаваллан улыбнулся.

– Хорошо. Спасибо. – Теперь он вполне отдышался. – Я тебя догоню, Скрэг. Подожди меня, Паула, я мигом. – Он подошел к информационной стойке «Японских авиалиний». –

Добрый вечер, скажите, пожалуйста, когда у вас следующий рейс из Бахрейна на Гонконг?

Девушка постучала по клавишам компьютера.

– Двадцать три сорок две, сегодня, сеид.

– Отлично. – Гаваллан достал свои билеты. – Отмените, пожалуйста, мой сегодняшний рейс на Лондон «Британскими авиалиниями» и забронируйте место на… – Громкоговорители ожили и заглушили его слова всепроникающим призывом на молитву. В аэропорту мгновенно настала тишина.

И высоко в широких просторах гор Загрос, в восьмистах километрах к северу, Хусейн Ковисси соскользнул с лошади, потом помог своему маленькому сыну опустить своего верблюда на колени. Мулла был в подпоясанном ремнем кашкайском овчинном полушубке поверх своего черного халата, в белой чалме, его «Калашников» был закинут за спину. И у мужчины, и у ребенка на лице застыло торжественное выражение, у мальчика лицо припухло от долгих слез. Вместе они спутали животных, достали свои коврики для молитвы, повернулись лицом к Мекке и начали. Ледяной ветер завывал вокруг них, забрасывая снежной крошкой с высоких сугробов. Полускрытый от них закат проглядывал сквозь узкую полоску неба под тяжело нависшими, обрамленными по краям сверкающим нимбом темными облаками, вновь предвещавшими бурю со снегом. Молитвы были произнесены быстро.

– Мы заночуем здесь, мой сын.

– Да, отец. – Маленький мальчик послушно помог ему снять поклажу, слезы снова заблестели у него на щеках. Вчера его мама умерла. – Отец, а мама будет в раю, когда мы туда попадем?

– Не знаю, мой сын. Да, думаю, будет. – Хусейн не давал горю отразиться на лице. Роды были долгими и тяжелыми, он ничем не мог помочь ей, только держал за руку и молился, чтобы Аллах пощадил ее и ребенка и чтобы повитуха оказалась умелой. Повитуха была умелой, но младенец родился мертвым, кровотечение остановить не удалось, и предначертанное свершилось.

На все воля Аллаха, сказал он тогда. Но в первый раз ему это не помогло. Он похоронил ее и мертворожденного младенца. В глубокой печали он пошел к своему двоюродному брату – тоже мулле – и отдал ему и его жене на воспитание своих двух малолетних сыновей и свое место в мечети, пока правоверные не выберут ему преемника. Потом, с оставшимся сыном, он повернулся спиной к Ковиссу.

– Завтра мы спустимся в долину, мой сын. Будет теплее.

– Я хочу есть, отец, – сказал маленький мальчик.

– Я тоже, мой сын, – мягко сказал он. – Разве было когда-нибудь иначе?

– Мы скоро станем мучениками?

– Аллах сам назначит время.

Маленькому мальчику

было шесть лет, и многие вещи ему было трудно понять, но не это. В назначенное Богом время мы попадаем в рай, где тепло, и много зелени, и еды столько, что всю ее не съесть, и вода для питья прохладная и чистая. Но как же быть с…

– А в раю есть джубы? – спросил он своим тоненьким голоском, теснее прижимаясь к отцу, чтобы быстрее согреться.

Хусейн обнял его одной рукой.

– Нет, мой сын, не думаю. Там нет джубов, да они там и не нужны. – Второй рукой он неловко продолжал чистить затвор своего автомата куском промасленной тряпки. – Джубы там не нужны.

– Это будет очень странно, отец, очень странно. А почему мы уехали из дома? Куда мы едем?

– Сначала на северо-запад, далеко, мой сын. Имам спас Иран, но мусульман на севере, на юге, на западе и на востоке осаждают враги. Им нужна помощь и наставление словом.

– Имам, да пребудет с ним мир, это он послал тебя?

– Нет, мой сын. Он ничего не приказывает, только наставляет. Я иду исполнять Божий труд без принуждения, по собственному выбору, человек волен выбирать то, что он должен делать. – Он увидел, как маленький мальчик нахмурился, и приобнял его, любя его. – Теперь мы солдаты Бога.

– О, здорово, я хочу быть хорошим солдатом. А ты мне расскажешь снова, почему ты отпустил этих сатанистов, тех, которые на базе, и дал им забрать наши летающие машины?

– Из-за человека, который был у них главным, капитана, – терпеливо объяснил Хусейн. – Я думаю, он был орудием Бога, он открыл мне глаза на то, что говорил мне Бог, что мне следует стремиться жить, а не искать мученичества, следует оставить час мученичества Богу. А еще потому, что он дал мне в руки непобедимое оружие против врагов ислама, христиан и евреев: знание того, что они считают каждую отдельную человеческую жизнь священной.

Маленький мальчик подавил зевок.

– А как это, священной?

– Они верят, что жизнь отдельного человека бесценна, любого человека. Мы знаем, что вся жизнь исходит от Бога, принадлежит Богу, возвращается к Богу, и всякая жизнь имеет ценность, только исполняя Божий труд. Ты понимаешь меня, мой сын?

– Думаю, да, – ответил мальчик, чувствуя теперь глубокую усталость. – Если мы будем делать Божий труд, мы попадем в рай, и рай – навсегда?

– Да, мой сын. Пользуясь тем, чему меня научил пилот, один правоверный может поставить свою пяту на шею десяти миллионам. Мы понесем с собой эту истину, ты и я… – Хусейн ощущал глубокое умиротворение оттого, что его цель так ясна. Любопытно, думал он, что этот путь указал мне американец по имени Старк. – Мы не принадлежим ни Востоку, ни Западу, только исламу. Ты понимаешь меня, мой сын?

Но ответа не услышал. Маленький мальчик крепко спал. Хусейн взял его на руки, глядя на умирающее солнце. Край солнечного диска исчез.

– Бог велик, – сказал он горам, и небу, и ночи. – Нет Бога, кроме Аллаха…