Шаманка
Шрифт:
– Ну, а если не хочет человек этого, есть же способ отказаться?
– Многие пытались, но я таких не знаю, у кого бы это получилось. Пришел орарын – клич по-вашему, и некуда деваться. Раньше семьи большие были, детей много и оленей много. Богатые были. Даже гордились, если появлялся в семье хозяин духам и помощник. Не страшно было отдать одного из сыновей на служение предкам, много еще рабочих рук оставалось, а теперь нет. В маленьких семьях к призыву относятся плохо и пытаются удержать от него: кто силой, а кто хитростью, или с докторами русскими. А уж коли сын единственный зашаманит – беда. Но противиться нельзя. Опасно. Выбранный духами должен им покориться, иначе захворает, зачахнет и помрет. Да и родниться теперь никто не хочет с семьей, где есть
– А если бы вы успели замуж выйти, то что бы это изменило?
– Шаманка после рождения ребенка почти всю силу теряет и вернется она к ней очень нескоро, после того, как всех детей вырастит. Ребенок мать ест, и каждый другой ребенок тоже по куску съест. А шаманка может быть только целой. Только тогда она найдет в себе силы с духами справляться. Но у тебя детей, вижу, нет. Иначе бы духи на тебя даже и не глянули.
Раньше Ольга о браке как-то не задумывалась. Она всегда ощущала себя кошкой, «гуляющей сама по себе». Научная карьера представлялась ей вполне достойным эквивалентом семьи и детей. Все ее знакомые и подруги, рано выскочившие замуж и родившие детей, не вызывали у нее зависти. Женщины, замыкающие свое общение кругом семьи и компенсирующие свое добровольное ограничение воображаемыми любовниками из сериалов и романов, вызывали у нее скорее сочувствие. На свой же счет иллюзий Ольга не имела. Себя она относила к тому не часто встречающемуся холодноватому типу женщин, которым требовалось личное признание вне зависимости, замужем она или нет. Но сейчас впервые в жизни она пожалела, что до сих пор одна и не нарожала детей.
– Гускеэейн, а как вы узнали, что пришло ваше время шаманить? Или вы всегда знали, что это ваше предназначение?
– Нет. Никто не ждет и не хочет зова. А случается это всегда внезапно и в разном возрасте. К кому-то приходит рано, как ко мне, а иногда и в зрелых годах человек вдруг ни с того ни с сего зашаманит. По-всякому бывает. Но чаще всего приходят к избранному духи во сне. Почти всегда это умерший шаман из его рода. И говорит избранному: «Я тебя выбрал. Иди шаманить!» Если не подчинишься, то следом за ним налетят подвластные ему духи и начнут изводить и мучить человека, пока он не сдастся и не начнет камлать и приносить им жертвы. И тогда сдуреет человек и начнет петь и плясать, будет прозорлив и видеть то, что другим людям не дано. Силы большие снищет, но покоя лишится… Тяжело, – как-то вдруг разом сникла старуха.
Потом, немного помолчав, продолжила:
– А если не подчинится призыву – будет как чокнутый. Плакать без причины или хохотать. Так он ищет свою шаманскую дорогу. А как найдет, то в раз тут и выздоровеет. После того, как разум вернется, велят духи ему колотушку и бубен сделать, и станет он настоящим шаманом. Тунгусских шаманов всегда считали самыми сильными в Сибири. К ним шли, если другие помочь не могли. Перестать быть шаманом нельзя никак, если только духи сами от тебя не отвернутся, как вот от меня.
– А что за силы приобретает шаман? – уже более спокойно с любопытством спросила Ольга.
– Большие силы. Будешь летать, будешь понимать язык зверей, птиц и гадов всяких. Станешь превращаться в животное, которое тебя изберет. Будешь мысли людей слышать. Будешь по Вселенной путешествовать, много миров всяких увидишь: и Верхний, и Нижний. А еще будешь душу людям возвращать, а коли понадобится – то и захватывать. Будут тебя уважать и бояться.
– Я совсем не хочу, чтобы меня боялись. И летать – это, видимо, какая-то космологическая идеограмма?
Но, поймав взгляд
– По преданию, было время, когда люди могли свободно перемещаться между мирами, по которым течет великая река Энгдекит. Из Верхнего мира в Нижний. Но потом мост, соединяющий небо, преисподнюю и землю, обрушился. Теперь для живых людей небо закрыто, Нижний мир – страна без возврата, куда лишь мертвые уходят. Только в этом серединном мире они хозяева и то не сильно, ибо мир этот совсем маленький в сравнении с Верхним и Нижним. Но шаман – совсем другое дело. Одному ему открыты все миры. Только он может находиться в мире духов и людей одновременно. И летать для великого шамана – как простому человеку ходить посуху.
Ольга была поражена. Многие годы она мечтала увидеть тайную сторону жизни архаичных культур. Какими-то невероятными переплетениями событий теперь перед ней распахнулись врата судьбы, а ей страшно заглянуть в эту пугающую бездну, но одновременно такую завораживающую и притягивающую. Наблюдать со стороны и быть внутри процесса – вещи несоизмеримые. Но что самое ужасное – выбора-то у нее и нет. Или все же есть?
– Гускеэейн, а может, все-таки есть кто-то живой в роду, кроме меня?
– У тебя братья или сестры есть?
– Нет, я одна у родителей. Но как же так получилось, что весь род вымер?
Старуха вздохнула:
– Давно это началось. Сперва оспа многих выкосила. Когда слишком много людей заболевают разом, одному шаману не справиться. Еще много мужчин погибло, когда ссора с родом Чамдалей вышла. Но сейчас их тоже мало осталось. Шаманы обоих родов, болезни и мор насылая, сильно навредили друг другу. Потом другая беда напала. Пришли на наши земли ламы из Монголии и начали свои дацаны строить и своей желтой вере учить. Вот тогда начались сильные гонения. Сажали нас в ямы, жгли бубны и облачение, без которых камлать нельзя. Короны рогатые ломали. Подговорили ламы хана Наму убить всех шаманов. Собрали всех, кого поймали. Других обманом завлекли в урочище Улалу и в айыле – в юрте такой из тростника – подожгли. Все сгорели заживо, человек семьдесят было. Кроме Тархана. Великий шаман был. Он вылетел в дымоход и живым остался. Постепенно так получилось, что на восток от Байкала почти все в монгольскую веру обратились.
Ольга видела, как из сморщенной глазницы старухи вытекла слеза. И стало ее очень жалко.
– Потом пришли русские, и подались мы в подъясачные к белому царю. Думали, что он нас от татарских ханов защитит. Те тоже нас не любили. Шайтанами обзывали. Но на западный берег вместе с казаками пришли русские монахи. Построили свои обители в устье Селенги и поставили кресты на наших священных местах, на которых много сотен лет почитались духи предков. На Ольхоне наши жертвенные камни осквернили. Многие тогда в белую веру обратились. Все меньше оставалось людей, в которых сохранился утха. Слабел род постепенно.
Старуха замолчала. Говорить ей было тяжело. Ольга не перебивала. Она все больше проникалась сочувствием к этой старой и, похоже, не очень счастливой женщине. Из книг по антропологии она знала, что жизнь шамана тяжела и недолговечна. До глубокой старости доживают единицы.
– Потом белого царя не стало, но легче от этого никому не сделалось. Новые пришли, и плохо теперь было всем: и монахам, и ламам. Правда, нас теперь не жгли и не расстреливали, а дальше Сибири не зашлешь. Но гонения все равно были жестокие. Бубны ломали, камлать запрещали, а тех, кто упорствовал, в психушку сажали. Оно и правда, когда в шамана духи войдут, то он и впрямь на сдуревшего похож. Но настоящий чокнутый, попадая в мир духов, если его не лечить, погибнет. Не выдерживает больной человек общения со злыми бунинка-ханян из Нижнего мира. Другое дело шаман. Попадая туда же, куда и псих, знает, зачем сюда пришел, и знает, как вернуться назад в Серединный мир. Псих тонет – шаман плывет.