Шань
Шрифт:
В этом не было ничего хорошего, однако Симбал твердо решил, что Моника не должна звать, что он придерживается такого мнения.
В салоне “Чайки” по-прежнему невыносимо воняло табачным дымом, несмотря на то что Алексей, зная привычки Даниэлы, сделал все, чтобы проветрить внутри автомобиля, пока она и Малюта ужинали в ресторане.
— Здесь холодно, — заявил Малюта, забравшись в лимузин. — Включите печку.
“Чайка” отъехала от тротуара, и он откинулся на спинку сидения. От его старомодного костюма
— Дядя Вадим просил передать тебе привет и поздравления, — он говорил о Вадиме Дубасе, брате покойного отца Даниэлы, возглавлявшем партийную организацию в Ленинграде.
— Как у него дела?
— Он все такой же упрямый старик, каким был всегда, — коротко ответил Малюта. — Его, похоже, ничто не в состоянии изменить.
Он достал еще одну сигарету. Затем, внезапно наклонившись вперед, похлопал Алексея по плечу.
— Я хочу съездить к памятнику. Вы знаете, лейтенант, какой памятник я имею в виду?
—Да, товарищ министр.
Алексей взял курс на северную окраину города, туда, где в десяти минутах езды от кольцевой дороги на каменном пьедестале стояли огромные стальные кресты, весьма напоминавшие творения модернистских скульпторов. Основная разница заключалась в том, что изначально они не имели никакого отношения к искусству. То были противотанковые “ежи” — крошечный кусочек более чем 400-километровой линии обороны, выстроенной вокруг Москвы ее жителями, не пожелавшими отправиться в эвакуацию. По личному распоряжению Сталина эти кресты были оставлены в память о разгроме семидесяти пяти немецких дивизий, остановленных на самых подступах к городу.
“Чайка” замедлила ход и остановилась, съехав на обочину шоссе. Уже минуло одиннадцать, и поэтому казалось, что все вокруг вымерло. Подавляющее большинство советских граждан не имели представления о том, что такое “ночная жизнь” вне пределов своих квартир.
Малюта сидел не шевелясь, до тех пор, пока лейтенант не открыл дверцу с его стороны. Затем он молча взял из рук Алексея фонарик, зажег его и направился к монументу. Покрытый коркой наста снег хрустел под подошвами его ботинок.
Он остановился перед памятником, и подоспевшая Даниэла с изумлением увидела, как самые настоящие слезы блестят у него на глазах.
— Здесь было пролито столько крови, — хрипло промолвил Малюта. — Героический, революционный дух пылал как факел в сердцах людей в ту суровую пору.
Он замолчал, глядя на острые края стальных балок, поблескивавшие в темноте.
— Снег, — задумчиво протянул он, обращаясь в темноту. — Знаете, товарищ генерал, я очень люблю снег. Он чист, как чист великий дух Ленина, указывающий нам путь, направляющий каждый наш шаг.
Не сходя с места, он принялся расчищать носком ботинка снег, пока из-под него не показалась черная земля.
— Однако снег может служить и покрывалом для бесчисленного множества грехов, — он перевел взгляд на Даниэлу, и та почувствовала, как у нее по коже ползут мурашки. — Мрачная нора еще не осталась позади, товарищ генерал, и нам приходится не легче, чем сорок лет назад. Мы по-прежнему вынуждены бороться за свое право на существование, и эта война не на жизнь, а на смерть.
Даниэла стояла неподвижно, точно каменное изваяние. Кровь бешено стучала у нее в висках. Она с ужасом думала о том, сколь опасен человек, стоящий всего лишь в шаге, от нее. Опасен не только для нее, но и для всего мира.
— Я хочу, чтобы вы поняли одну простую истину, товарищ генерал, — продолжил он. — В этой войне вы или за меня, или против. Ясно?
Даниэла молча кивнула, боясь вымолвить хоть слово.
— Слова, слова, — сказал Малюта, словно угадав ее мысли. — Мне приходится иметь с ними дело двадцать часов в сутки. И с каждым днем я все больше убеждаюсь, что ложь — самое обыденное дело, а вот правда — большая редкость.
Он закурил и вновь задумчиво уставился на монумент. В свете ручного фонарика создавалось впечатление, что стальные “ежи” слегка колеблются.
Луна скрылась за тучами, и мороз усилился еще больше. Вновь начал идти снег, и, казалось, воздух потяжелел. Снежная буря, задержавшая самолет Малюты, добралась и сюда. Даниэла запахнула шубу. Густые пряди волос, подхваченные внезапным порывом ветра, упали ей на лицо, однако она даже не попыталась убрать их.
— Ваша беда в том, товарищ генерал, — промолвил Малюта, нарушив долгое молчание, — что вы слишком красивы.
Он выпустил дым изо рта, снял табачную крошку с нижней губы и продолжил, внезапно перейдя на “ты”:
— Поэтому ты полагаешь, что можешь делать с мужчинами все что захочешь. Ты залезла в постель к Анатолию Карпову и тут же возглавила КВР.
Он говорил про тайное подразделение в составе Первого Главного Управления, которое в разговорах если и упоминалось, то обычно как Отдел “К”. КВР занимался исключительно террористической деятельностью за пределами страны, а также полевой контрразведкой.
— Потом наступил черед моего покойного коллеги Юрия Лантина. В результате сразу же после его безвременной кончины ты пересела в его кресло.
Малюта по-прежнему не смотрел на Даниэлу. Он говорил небрежным тоном, делая затяжки в промежутках между фразами, словно беседовал с близким приятелем, обсуждая планы на ближайшие выходные.
— С одной стороны, я восхищен твоей хитростью и готов признать, что для женщины ты исключительно умна и изобретательна.
Он выбросил окурок. Красная искорка прорезала ночной мрак и тут же погасла, уткнувшись в снег.
— С другой, я ясно представляю себе размеры твоих притязаний. На сей счет у меня нет иллюзий. Поэтому я хочу, чтобы ты отдавала себе отчет в том, что со мной у тебя не выйдет фокус, который ты блистательно проделала с Карповым и Лантиным и, надо полагать, не только с ними. Твоя красота не действует на меня. У меня нет ни малейшего желания ковыряться в твоей...