Шань
Шрифт:
Вдруг до Чжилиня донесся хохот. Сестры Пу услышали его и притихли. Будда, защити меня, —подумал Чжилинь. — Этот варвар смеется.
Долго еще после этого восторженные крики Росса Дэвиса звенели в воздухе, и их гулкое эхо гуляло вдоль склонов Жиньюнь Шаня, слыхом не слыхавших прежде ничего подобного.
Через некоторое время Дэвис вернулся. Он заставил коня трусить медленной рысью, что, как он объяснил Чжилиню позднее, имело существенное значение: животному надо было отойти после бешеной скачки.
Раскрасневшийся, широко улыбающийся
— Теперь ваша очередь.
Чжилинь почувствовал, как у него похолодело внутри.
— Что?
— Неужели вы думаете, будто я позабыл о нашем уговоре, Ши тон ши? Я обещал вас научить ездить верхом, если вы станете моим учителем тай цзы.
И это моя награда за праведную жизнь? —тоскливо подумал Чжилинь.
— Пожалуй, мы подзадержались здесь слишком долго, — сказал он. — Может быть, в другой раз?
— Ерунда! — Дэвис похлопал коня по спине. — Это очень просто. Давайте я помогу вам. С вашим ростом нелегко взобраться на него. — Он сцепил пальцы рук и слегка пригнулся. — Наступайте сюда, не бойтесь. Ну же! Вы даже не представляете себе, какое это удовольствие.
— Не знаю, мистер Дэвис. Эта затея представлялась мне более привлекательной в Чунцине.
— Понимаю, — ответил Дэвис.
Он запрыгнул на скакуна и наклонился в сторону. Даже не успев понять, что произошло, Чжилинь очутился на коне за спиной американца.
— Просто обхватите меня руками за пояс, Ши тон ши, — обратился к нему Дэвис и пришпорил коня каблуками.
О, Будда! Это невозможно! —промелькнуло в смятенном мозгу Чжилиня. Для него, как и для всех китайцев, подобный физический контакт на глазах у других, являлся чем-то не только необдуманным, но даже неприемлемым.
Когда конь взял с места в карьер, Чжилинь чуть было не слетел на землю, скользнув назад по потной спине лошади. В отчаянии он пытался усидеть, но, взглянув вниз, понял, что, упав с такой высоты, неминуемо расшибется. Тогда, обхватив руками поясницу варвара, он закрыл глаза и стал молиться, чтобы никто из его предков не проснулся в этот момент и не стал свидетелем его унижения.
Стремительный напор ветра бил ему в лицо, трепал волосы. В его ушах отдавался громкий стук копыт. Он ощущал под собой горячую плоть, согласованную работу мышц, сухожилий и костей.
Он открыл глаза и едва не потерял сознание, почувствовав резкое головокружение. Мир, мчавшийся ему навстречу, расплывался в огромное пятно, в котором смешались все цвета: коричневый, зеленый, голубой...
От ощущения стремительного движения желудок Чжилиня буквально выворачивало наизнанку. Однажды в детстве, когда он трясся в ознобе, мучимый жестокой лихорадкой, его вырвало рыбным супом, которым его накормила мать. В то время он был уже достаточно взрослым и, несмотря на болезнь, хорошо сознавал происходящее вокруг, чтобы почувствовать стыд за выброшенную в помойное ведро еду, от которой другие члены семьи отказались в его пользу.
Теперь же, чувствуя тошнотворные позывы внизу живота, он с ужасом думал, что вновь, уже в зрелом возрасте, сделает то, что запретил себе в детстве раз и навсегда. Страшно подумать, как он опозорился бы... да еще перед лицом варвара. Нет, немыслимо!
Он снова закрыл глаза и мысленно воззвал к Будде, умоляя того смилостивиться над ним, дать ему сил преодолеть свою слабость. Одновременно он решил пустить в ход собственные резервы. Переключив все внимание внутрь себя, он устремил свои помыслы к источнику духовной энергии — ки.
Тогда Чжилинь еще не был настолько хорошо знаком с экстраординарными возможностями своего ки,открывшимися ему в полной мере в последующие десятилетия. Оно представлялось ему грубой, примитивной силой, к которой он прибегал лишь изредка.
Погрузившись в себя, Чжилинь добрался до так называемой хрустальной тропы.Она занимала промежуточное положение между сознанием и подсознанием, и человек, находясь на ней, мог — при соответствующем опыте и практике — превращать намерения в действия, поступки, позитивную стратегию. Пребывать на хрустальной тропе —означало занимать наиболее выгодную позицию по отношению к окружающему миру. Отсюда можно было проникать в замыслы врагов, а равно формировать и свои собственные, оценивая сложившуюся обстановку в целом, а не ее разрозненные фрагменты. Здесь удавалось примирить даже самые несовместимые вещи.
Не вполне отдавая себе отчет, как это произошло, Чжилинь вдруг очутился на хрустальной тропе. Его страх растаял. Вместо него появилось ощущение взаимосвязанности с могучим животным. Чжилинь увидел его тем, чем оно было на самом деле: мощной четвероногой живой машиной.
Энергия, излучаемая скакуном в идеально скоординированном биополе, стала энергией Чжилиня. Его глаза распахнулись, а сердце затрепетало от восторга, рожденного стремительным движением.
Сидя на коне, Чжилинь любовно обнимал в душе ветви деревьев и кустов, проносившихся мимо. Вместе с жаворонками и растениями он резвился над зеленью крон под ползущими по голубому небу белоснежными облаками. Словно дикий зверь, он прыгал по лесным тропинкам в глухой чаще. Он слился с вселенной в одно неразделимое целое.
Позже, в тот же день, они вдвоем лежали на зеленой поляне на берегу ручья, наблюдая за водомерками, скользившими по сверкающей глади и лягушками, затаившимися в тени папоротников, нависших над водой. Воздух гудел от жужжания многочисленных пчел и шмелей.
Позади вздымались крутые, пирамидальные кряжи Жиньюнь Шаня густо поросшие лесом и кустарником. Оттуда ветер приносил особенный аромат молодых, еще не пригодных для сбора урожая побегов чайных кустов.
После неожиданного приключения конь вернулся к своей повседневной, но жизненно важной для его хозяев работе. Тем не менее, Чжилинь и Дэвис продолжали ощущать не покидавший их запах конского пота, густого, точно благоухание цветов жасминового куста.
Американец в очередной раз извлек из кармана серебряный портсигар и закурил. Прищурившись, он пристально смотрел на зеленые склоны, расцвеченные яркими лучами солнца.
— Когда-нибудь я действительно брошу курить, — промолвил он.
Чжилинь наблюдал за тем, как лениво, с явным наслаждением затягивался его собеседник, понимая, что тот никогда не откажется от своей привычки.
— Почему вы никогда не задаете вопросов? — внезапно поинтересовался Дэвис. — Я задаю их все время. Так меня учили поступать. Вот этот портсигар подарил мне отец, как бы подтвердив тем самым, что в его глазах я достиг совершеннолетия. Он был первым человеком, научившим меня задавать вопросы. Как вам удается узнать что-либо, не спрашивая об этом?