Шанхайский цирк Квина
Шрифт:
Давай про священника, бычара.
Герати проглотил кусок и залил его стаканом сакэ. Глаза у него едва не вылезли из орбит.
Неужели мы оба говорим о герое, который положил конец Второй мировой войне, а значит, спас миллионы жизней? Человека, чье призвание – облегчать страдания других? О старом пьянице и педерасте – сейчас он отрекся от своих порочных чудачеств и отошел от дел, – когда-то посылавшем на Запад целые горы важной секретной информации? Именно про эту героическую личность и пойдет сегодня речь в баре, где подают репу? Оглядись и посмотри на странствующих японских поэтов, что скрючились на песке в этом огромном писсуаре, который они выбрали себе пристанищем в трущобах самого большого города в мире. Заметь, сон их спокоен и крепок только благодаря тому, что этот мягкий, добрый человек сделал для них тридцать лет тому назад. Когда потребовалась жертва, он пошел на самопожертвование. Когда нужна была храбрость, он превратился в храбреца. Если бы не он, они бы так и не вернулись из Китая. Их кости белели бы сейчас на солнце, на каком-нибудь атолле посреди Тихого океана. Но знают ли они об этом? Донеслось ли имя его до их слуха – в шорохе волны, или пустынного песка, или в дуновении ветра?
Давай про священника, бычара.
Герати затолкал себе в нос понюшку хрена. Потом чихнул и кашлянул.
Безымянный иезуит, который некогда был знаменит своими представлениями по пятницам? Именно этот мягкий, добрый человек, у которого пуговицы на пальто пришиты так, как никто никогда не носит? Ну да, я так и подумал, я был уверен, что именно о нем мы сейчас с тобой и говорим. Настоящий, редкостный человек. Редкостный? Бог редко посылает таких людей на землю, в Бронксе таких не встретишь. Когда ты его увидишь, сам поймешь, но я бы не советовал тебе ждать от него слишком многого, по крайней мере, поначалу. Когда-то у него была феноменальная память, но я ведь уже сказал тебе, что теперь он бросил свои странные штуки, он отошел от дел. Чтобы ты смог хотя бы отдаленно представить себе, что он сделал тогда для людей, проникнись именем святой Бригитты. Вспомни о святости ее, о ее чудодейственной силе, но прежде всего о ее сострадании к бедным и страждущим, о милости к падшим. Большинство из нас – падшие люди, в том или ином смысле, и поддались тому или иному искушению; облегчение людских страданий – вот путь, по которому прошел этот иезуит. Но не забывай еще, что этот путь он проделал в Японии за пятьдесят лет – и все эти пятьдесят лет он говорил только по-японски. Тебе придется привыкнуть к японскому красноречию этого редкого человека, которое он обрел в этой стране; сначала разговор пойдет вроде как ни о чем, и только чутьем ты сможешь уловить смутный намек на истину. Что за намек? Нюхай воздух и болтай о том о сем – о чем придется, переходи от одной пустой темы к другой и все это время кружи вокруг да около этого человека, как щенок кружит вокруг мудрого старого пса и вожделеет хоть краешком носа сунуться к нему под хвост, чтобы понять наконец, кто он такой и чего стоит. Тебе покажется, что все здесь перевернуто задом наперед, все через жопу, но по-другому здесь не бывает. Почему? Ибо воздвиг Он ничтожных и низверг сильных с их тронов. Сержант, который носил эту шинель в тот день, когда японцы взяли Нанкин, объяснил бы тебе, что это значит, объяснил бы, как когда-то, годы спустя, он объяснил это мне на пляже к югу от Токио, на пляже в Камакуре, на том самом пляже, на котором они, надев противогазы, устроили пикник, спасший Москву от немцев.
Давай про Ламеро, бычара.
Ну да, и я про него, а про кого же еще. К чему бы я стал рассказывать тебе про пикник? Естественно, им хотелось завербовать Ламеро. В этом-то вся и суть.
Кто хотел?
Одного из них звали Аджар. Аджар, непревзойденный лингвист. И как только вынес он все те дороги, по которым вела его жизнь, как удалось ему выжить? Неважно, главное – он выжил; надеюсь, что и меня когда-нибудь жизнь проведет по тем же самым дорогам – к сосновой роще, которую мне всегда хотелось отыскать, к тихому лесу на холме над морем, о котором только и может тосковать душа, сорок лет скитавшаяся по тесным, затхлым лачугам Азии. Но нет. Аджар, в простоте своей, был для них слишком сложен, его простая вера в любовь была выше их понимания. Глупцы, они совсем спятили от драконьей крови и конфисковали все.
Кто такой Аджар?
Тут ты прав, кто такой Аджар и кто такой Ламеро? И кто такой, в подобном случае, барон Кикути? В конце концов, пикник затеяли рядом с его усадьбой, храните нас святые угодники. Говорят, он был самым опасным человеком в Кемпейтай, и у меня нет причин в это не верить, но кто я такой? Кем я был тогда и кем я стал? А кто такой Эдуард Исповедник? Ну-ка, расскажи мне.
Аджар, бычара. Кто он такой?
Олень из Лапландии, дракон из любой страны, какие только есть на земле. Я лично его не знал – только через его работу, через его наследие, которое он мне оставил. Другие знали не больше. Они с Ламеро были друзьями. Почему? Да кто их знает. Кто мне объяснит, почему люди смотрели те бездарные фильмы, которые я покупал в Мукдене? Кто знает, почему те фильмы привели меня на кладбище в Токио, почему кладбище привело к двум бутылкам ирландского виски в викторианском кабинете Ламеро, почему две бутылки ирландского виски привели к пикнику на пляже к югу от Токио. На котором? В Камакуре, конечно.
Ты сказал, на пикнике было четверо.
Именно, что четверо, определенно четверо. Трое плюс один? Трое мужчин и женщина? Трое в противогазах, чтобы никто не подслушал их разговор? Четвертая не стала надевать противогаз, а вместо этого занялась пледом, едой и постаралась устроить этих троих поудобнее. Да, об этом мне рассказал отец Ламеро в ту ночь, когда мы с ним пустились в долгий, скорбный и многотрудный путь через две бутылки ирландского виски.
Ну хорошо, Аджар и Ламеро. А остальные двое?
Спроси своего старика, он бы сказал, потому что был там. Глупцы говорят, что он спился, когда его интернировали в горах, но они просто не чуют, откуда дует ветер, они не чувствуют запаха перемен, им нравится думать, что все происходит быстро. Час назад? Крайний срок – вчера? Восемь лет назад – больше похоже на правду, а пятнадцать лет назад – еще больше похоже на правду. А что до тех мальчиков, с которыми он знался, – он любил их как отец. Почему бы и нет? И тогда, и теперь – так было угодно Всевышнему.
Бычара, когда был этот пикник?
Когда занялась эра убийц и убийств, когда жажда человеческой плоти клокотала в кишках у каждого. Ты только подумай, что случилось в Нанкине, когда сержант задушил генерала, своего же собственного командира. Когда он рассказал мне об этом на пляже, я знал, что слышу голос из жопы жоп человеческого безумия. Такому голосу, возможно, никто кроме меня и не поверил бы, но сейчас это уже неважно. Много лет назад я уничтожил доказательства, уничтожил единственный донос, который поступил на них в Кемпейтай.
На кого?
На шпионскую сеть. Донос короткий – абзац, два – не больше. Этот сержант так и не выбрался из жопы жоп и убил связного, которого они перехватили, – забил его до смерти, прикончил единственный источник информации, который у них был, прежде чем от него смогли добиться чего-то стоящего.
Шпионская сеть. Что за шпионская сеть?
Боже мой, братишка, а о чем мы сейчас говорим? Шпионская сеть, которой руководил Ламеро. Человек, спасший Москву от немцев. Герой, который положил конец войне в Китае и спас миллионы жизней. Бездарные фильмы, кладбище, те две бутылки ирландского виски, пикник на троих плюс один? По этому пути Ламеро и я прошли тридцать лет назад. Что за путь? Тот, что прямо перед носом, братишка, путь от бара в Бронксе, где подают виски, до бара в Токио, где подают репу, путь, который начинается прямо здесь, у свободной стойки, где грезящие наяву поэты выдают себя за спящих бездомных бродяг. Меня доктора предупреждали, чтобы я остерегался ночного воздуха, у меня расшатанное здоровье, и это в лучшем случае. Что нам сейчас нужно, так это стаканчик драконьей крови, после чего мы, возможно, найдем баржу, на которой наши души поплывут вниз по реке к морю, через туман и мглу над водой, совсем как тот, что поднимается сейчас над нашим судном, которое только притворяется уличной распивочной на колесах. Паром он представляется тебе? Паром, поднимающимся от вареной репы? Сохрани святые угодники, братишка, тебе не мешало бы повнимательнее смотреть по сторонам.
Герати опрокидывал стакан за стаканом. Квин заставлял его закусывать, заставлял отвечать на вопросы, заставлял сидеть прямо, когда голова у толстяка начинала падать на стойку. Герати ворчал и матерился, смеялся, врал, когда надобности во вранье не было ровным счетом никакой, а потом сам себя поправлял и терялся на одной из проселочных дорог своего путешествия по Азии длиною в сорок лет. Он припоминал какие-то маньчжурские телефонные номера и китайские адреса, он переодевался, пел цирковые песни, бил в барабаны, играл на флейте, заглатывал хрен банками и репу горами, шнырял в районе черного рынка в Мукдене в конце 1934-го, а потом еще раз, в 1935-м, выявлял несоответствия, вызывал из небытия облезлый реквизит и избитые приемы стареющего клоуна, который решил вдруг тряхнуть стариной и снова выйти на арену. Смеясь и рыдая, он под конец рассказал, как тридцать лет тому назад обнаружил, что Ламеро – глава работающей в Японии агентурной сети, сети настолько надежно законспирированной, что вплоть до Второй мировой войны она оставалась самой эффективной в Азии.
Эти сведения Герати получил случайно, просто заснув однажды на кладбище в Токио.
В то время он как раз собирался на материк, якобы для того, чтобы торговать там патентованными лекарственными средствами. На самом же деле он хотел приобрести порнографические фильмы, которые выгодно можно было купить в Шанхае. С тех пор как в Японии к власти пришли военные, подобные фильмы в стране перевелись, но ходили слухи, что спустя несколько лет после того, как японская армия захватила Маньчжурию, там была конфискована колоссальная партия порнографии, скорее всего, у какого-нибудь русского антрепренера из бывших белогвардейцев.