Шанс (Коммуналка)
Шрифт:
– А ее не насторожило, что один и тот же человек покупает третью квартиру за год?
– Виктор Васильевич, мы ничего ей не можем предъявить. Софья Коган – юрист с огромным стажем, вы меня понимаете?
– Да, простите.
– Я разослал запросы по другим городам. Кстати, две квартиры им уже проданы через всю ту же Фиру Каплан. Часть денег передана в Дом малютки. Такой вот, благородный, жест. В квартире, в которой проводились встречи с проповедником, мы, кроме его личных вещей, нашли и вещи вашей дочери. По крайней мере, так утверждает женщина, которая заправляла у Соснова хозяйством – соседка по лестничной клетке. Она же утверждает, что Ольга никогда не оставалась у Соснова на ночь.
– Это ни о чем не говорит.
– Согласен. Виктор Васильевич, но, если мы докажем
– Да, странно. И в паспорте Ольги он не записан.
– Мальчик вообще не зарегистрирован в Самаре. И родился он не здесь.
– Да, в Москве.
– Так вот. Пришел ответ на запрос по прежнему месту жительства вашей дочери в Москве. Проживала она на Кутузовском проспекте вместе с мужем Михаилом Малиновским и их общим сыном Степаном. Кто такой Малиновский, вам рассказывать не нужно? Жили они там вплоть до ареста Малиновского. Потом она выписалась вместе с сыном по адресу в Самаре, но регистрацию здесь прошла только она. Виктор Васильевич, ваш внук – единственный, оставшийся в живых, Малиновский, законный сын бывшего главы холдинга «Север-Нефть». И, хотя Малиновского, вроде как, нет в живых, да и контрольный пакет акций принадлежит другому лицу, возможно, что на счетах в зарубежных банках лежат немалые деньги. И так думаю не один я. Скорее всего, Ольга пыталась спрятать сына. Несколько наивно, но, тем не менее, на время ей это удалось. Теперь Ольги нет в живых. Если об этом узнают заинтересованные лица…
– Вы, Егор, думаете, что Степке угрожает опасность?
– Я не могу ее исключить, а это уже много. У меня к вам предложение, Виктор Васильевич. Согласитесь, что находясь в санатории, мальчик всего лишь под присмотром, а ему нужна охрана.
– Вы что-то не договариваете, Егор. Ведь до сих пор…
– Извините, что перебиваю. Но – именно до сих пор. Вы сейчас оформляете опекунство, так? Видите ли, есть основания полагать, что его отец, Михаил Малиновский, жив и находится сейчас в Америке. В этом случае, не имея возможности видиться с сыном, он может пойти на то, чтобы увезти его из России. Это мы предполагаем как худший вариант.
– Но, для этого он должен признать себя его отцом! А он официально мертв, я так полагаю?
– Он и признает себя отцом, но только там, на территории Штатов, находясь под защитой их законов. Это для нас Малиновский преступник, там он – состоятельный гражданин свободной страны.
– Насколько точно то, что он там?
– Сомнений практически нет. Я предлагаю вам отвезти Степу в частную школу, находящуюся за городом. Может быть, вы о ней слышали. Это школа Агнессы Бауман.
– Слышал? Ольга воспитывалась там два года. Я продал квартиру, чтобы оплатить ее обучение там. В первый раз, Егор, Ольга подсела на наркотики еще в девятом классе. Мы тогда с женой уехали в Узбекистан, а она осталась с моей тещей. Та и не уследила. Тогда мне удалось вовремя ее изолировать от старой компании. Ну, а после Школы она и думать про них забыла. Поступила в институт. Видимо, судьба у нее такая, и там она нашла эту отраву…И – сорвалась. Кстати, помог ей в этом Малиновский – младший. Я до сих пор не могу понять, почему Степка считается сыном старшего? Как получилось, что Ольга вышла замуж не за сына, а за отца Малиновского?
– Она не могла выйти замуж за Влада Малиновского потому, что он умер еще до рождения Степана, даже не зная, что она беременна. Сам Малиновский незадолго до этого потерял еще и дочь, поэтому предложил Ольге стать его женой, чтобы у Степки был отец.
– Благородно. Если не считать, что этот, то ли отец, то ли дед – вор.
– Благородно, не благородно – Степан его законный сын. Вы рискуете потерять внука. Поэтому, лучший вариант – поселить Степана в Школе. Рассказывать, какая там охрана, я не буду, сами знаете. Директор школы, внучка Агнессы Анна, готова принять мальчика хоть сегодня. Все лечение он будет получать в полном объеме, даже, я думаю, его там быстрее поставят на ноги.
– У меня нет таких денег.
– Виктор Васильевич,
– Спасибо.
«Ольга, Ольга, что же ты сделала со своей жизнью? Как ты, моя дочь, дочь простого армейского офицера, оказалась рядом с такими людьми? Чья в этом вина? Что было бы с тобой, не откажись я тогда от тебя? Я виноват, я! Права была Зоя, обвиняя меня в том, что случилось. Нельзя детей бросать, никогда. Какими бы они не были. Я показал слабость. Думал, проявлю жесткость, Ольга и одумается. А она нуждалась в заботе…» – у Маринина в горле стоял комок.
– Виктор Васильевич, мы можем отвезти Степу сегодня вечером, когда я освобожусь. Часов в восемь.
– Спасибо, Егор.
– Тогда, до вечера. Я вам позвоню.
Глава 31
Алевтина даже и предположить не могла, что можно вот так жить. По распорядку, но с удовольствием. Поначалу ей казалось, что вырвавшись от Бурова с его маниакальным стремлением к выравниванию, выстраиванию, раскладыванию строго по раз и навсегда заведенному порядку даже таких вещей, как кухонные полотенца, она не сможет надышаться свободой. Ан, нет. На второй же день своего проживания в новой квартире, она с ужасом поняла, что продолжает складывать тряпки стопочками, развешивать одежду на плечиках и ставить посуду на полки горкой: сначала большие тарелки, на них поменьше, а сверху – десертные. И ложки с вилками лежат у нее, так же, как и в квартире Бурова, по разным ячейкам в пенале. Но, самое страшное было не это. Как-то, задумавшись, совершенно машинально, она выровняла по ранжиру бокалы и чашки на кухонной полке Юли. Бокалов было два: один примерно на пол-литра и совсем маленький, детский, с кошечкой на боку. А чашка одна, кофейная. Аля так и построила их: большой бокал, маленький и чашечка. И тут же поймала на себе изумленный взгляд молодой соседки. До того стало стыдно, что она поспешила ретироваться с кухни, пробормотав извинения.
Тогда она решила, что все, хватит: менять жизнь, так менять. Но, не получилось. Придя вечером с работы, она сбрасывала джинсы на спинку кресла, носки рядом, блузку – на диван, надевала халат и шла на кухню, чтобы сварить себе кофе. Возвращалась с дымящейся туркой, ставила ее на столик, на плетеный из соломки кружок, доставала чашку, наливала напиток, вдыхала запах и забиралась с ногами в кресло. И чувствовала дискомфорт: в спину впилась пуговица от джинсов. Она, ругая себя, старалась не обращать внимания (куда хочу, туда и кидаю одежку!), но насладиться моментом ей так и не удавалось. Джинсы занимали свое место на полке, носки – в ящике, блузка – на плечиках в шкафу.
Она даже однажды, в порыве откровенности, пожаловалась было Маринину, но, неожиданно тот осторожно заметил: «А что в этом плохого-то, Аль? Зачем рушить порядок, не понимаю!». И она поняла, что Маринин в хаосе жить не хочет. И – успокоилась.
Они уже вторую неделю, не таясь, жили вместе, в ее комнате, почти не заглядывая в его так толком и не устроенное жилище.
Все хорошо бы, но Аля боялась его ночных дежурств. Она оставалась одна, и сны приходили снова. Она помнила наутро все, страшась рассказать о происходящих во сне событиях даже Маринину. Она просто не знала, чем он может ей помочь. И чем она может помочь той женщине из сна. Аля уже давно перестала падать в обмороки, контролируя себя (или ее?). Маринин, приходя утром с суток, заставал ее мирно спящей на диване.
Но, сегодняшний сон она пережить в одиночку не смогла. Ей до сих пор было страшно. Страшно от приоткрывшейся, наконец, тайны. От догадки, мелькнувшей в предутренний час, после чего она вдруг резко проснулась. И очень долго пыталась унять бешено колотящееся где-то не на месте сердце.
Аля смотрела на будильник и считала минуты. Через полчаса она встанет, сварит кофе и сделает бутерброды. А, когда Маринин придет, за завтраком, расскажет ему все.
Аля прислушалась. Нет, не показалось.