Шанс на счастье
Шрифт:
– Я бы тоже деревом был, знаешь ли, – не унимается Леонид. – После того, что ты тут устроил.
Руслан зол. Даже с расстояния в несколько метров я вижу это слишком отчетливо: его ноздри раздуваются, рот растягивается в кривой усмешке, а глаза лихорадочно горят. Он не хочет меня снимать, потому что я предала его? Или потому что я вправду такая… деревянная и “никакая”. Может, он говорит это не потому, что ему до сих пор больно, а из-за того, что за шесть лет видел моделей красивее, раскрепощеннее и ярче?
– Я сделал с этим выражением лица уже три фото. В
Он решает все через Леонида, хотя на моих предыдущих съемках у нас с фотографом всегда была обратная связь. Он фактически командовал мной: куда повернуть голову, чего добавить больше, страсти, огня, сексуальности или, наоборот, скованности. Руслану же, кажется плевать, как я буду позировать и стану ли улыбаться в камеру. Леонид сказал, что он лучший? Тогда он действительно не хочет снимать именно меня.
Почему?
Потому что помнит мое предательство и ему больно?
Или потому что ему просто неприятно мое присутствие?
– Извините, Леонид, мы можем остаться с фотографом наедине.
Я не верю, что сказала это, но присутствующие быстро собираются и покидают помещение студии.
– Удачи, – бормочет Леонид, обращаясь то ли ко мне, то ли к Руслану.
Когда за ним закрывается дверь, я вздрагиваю и больше не чувствую той уверенности, какая была несколько мгновений назад. Мне отчаянно хочется провалиться сквозь землю, потому что он смотрит так, будто ему все еще не все равно. И прошедшие годы вовсе ничего не значат, потому что в его глазах отчетливо читается буря эмоций.
– Давай сразу проясним, – Руслан первым нарушает молчание. – Я не буду снимать тебя, даже если они скажут, что фотографии идеальны. Поэтому предлагаю сделать максимально страшное выражение лица и со спокойной душой покинуть эту компанию.
– У них один фотограф?
– Что? – непонимающе переспрашивает.
– Я спросила, у них один фотограф? Кроме тебя некому меня снимать?
Он смеется, запрокидывает голову так, как и шесть лет назад, заставляя меня задержать дыхание и отчаянно хотеть подойти ближе, коснуться его подбородка, шеи, пройтись по ним губами. Я хочу почувствовать вкус его кожи на языке, вернуть время вспять и не бояться сказать правду. Мы ведь могли… обмануть его отца. Вместе мы бы обязательно что-нибудь придумали, если бы не мой за него страх.
Я сильно сжимаю руки в кулаки и вгоняю отросшие до непривычной длины острые ногти себе в ладони, чтобы прогнать желание встать и коснуться его. Вряд ли ему понравится.
И он точно не позволит.
– Они выберут меня в любом случае, – перестав смеяться, произносит он. – Смазливую модель найти – раз плюнуть. Куда сложнее отыскать фотографа, у которого руки не из жопы.
Я горько усмехаюсь, осознавая, что он прав. Моделей действительно много и если придется выбирать, Леонид первым осознанно извиниться передо мной и скажет, что не сложилось.
– Хорошо, – киваю. – Давай сделаем фотки, которые им не понравятся.
Руслан быстро кивает, а я встаю со стула, опираюсь одной ногой
– Что ты делаешь? – уточняет Руслан, отстранившись от камеры и глядя прямиком на меня.
– Собираюсь позировать для фото. Брось Руслан, ты же сам сказал, что я никакая, им не понравится даже если я из кожи вон вылезу, чтобы быть красивой.
Глава 4
Меня задели его слова про “никакую” и “нефотогеничную”. Я нравилась фотографам, меня с радостью снимали на камеру, помогали в позировании, в выражении лица. За те годы, что я подрабатываю всего несколько раз слышала отказ и то из-за возраста. Все же, молодые восемнадцатилетние девушки подходили многим куда лучше тех, кому уже далеко за двадцать.
Меня задело то, что он, пусть со злости, но все же, посчитал меня никакой для съемок. Недостойной такого масштабного проекта. Захотелось доказать, что это не так, хотя он прав. Если между нами нужно будет выбирать, откажуться от меня, а не от него. Фотограф в этом бизнесе ценится куда сильнее модели, поэтому…
С громыхающим от волнения сердцем, развязываю бант на блузке и приспускаю материал так, чтобы оголить одно плечо. Беру в руку бесцельно висящие на груди ленты и оттягиваю назад так, чтобы они касались моей шеи и не закрывали лицо. Чуть приподнимаю подбородок, цепляю на лицо полуулыбку и соблазняюще смотрю в объектив из-под ресниц. Этот ракурс один из самых выгодных. Остальные я обязательно продемонстрирую сразу, как Руслан отомрет и, наконец, сделает первую фотографию.
– Я готова, – сообщаю и замираю в выбранной позе.
Отсюда вижу, как Руслан сглатывает, как переводит взгляд от моей руки, сжимающей ленты банта, до груди. Через мгновение он уже стоит у камеры и крутит объектив, а я, готова поклясться, замечаю, как дрожит его рука. Впрочем, когда начинается съемка, я полностью пропадаю в процессе и прихожу в себя лишь после последнего кадра. Уверена, он получился до невозможного страстным и раскрепощенным, потому что я полностью вжилась в роль. Не знаю, какая именно у них одежда, но уверена, что эти фотографии были одними из лучших в моей жизни.
Когда все заканчивается, свожу широко расставленные ноги вместе и целомудренно сижу на стуле, завязывая бант руками, которые почему-то внезапно начинают жутко дрожать. Поднимаю голову, не зная, что увижу впереди. Впрочем, ничего особенного там нет, Руслан полностью сосредоточен на камере и вовсе не смотрит на меня.
Не выдерживает и Леонид. Заходит к студию со словами:
– Нет, вы издеваетесь? Закрылись тут, понимаешь ли!
Он подходит к Руслану нетерпеливым широким шагом, заглядывает в объектив, что-то говорит так тихо, что я едва слышу, а потом в помещении повисает гробовая тишина. Кажется, даже настенные часы, одиноко висящие справа в углу, и те перестали тикать. Леонид что-то смотрит на экране компьютера, куда уже приземлился один из помощников, переводит задумчивый взгляд то на Руслана, то на меня. Ничего не говорит.