Шанс. Выполнение замысла. Сергей Савелов. Книга 3
Шрифт:
К сожалению, я не мог этого сделать из-за ожидающей меня тети. Некрасиво заставлять переживать из-за меня чужого еще человека, ночуя неизвестно где. У нее еще нет иммунитета и той черствости или равнодушия к поведению подростка, которые приобретают родители со временем и смиряются с его выкрутасами. Она чувствует ответственность за меня, так как ее понимает и вероятно болезненно отнесется к моей самостоятельности.
Девчонки дружно накрыли стол. Марианна демонстративно от хозяйственных дел устранилась и просматривала
Со смехом стали рассаживаться за столом. Я оказался между Ленкой-щучкой слева и спортсменкой-Ольгой справа. Напротив, сели Эдик со своей Ленкой. С торцов стола – Марианна у окна, ближе к магнитофону и Галька-хозяйка – ближе к кухне.
Девчонки дружно захотели пить шампанское. Хозяйка, многозначительно метнув взгляд на меня, попросила водки. Эдик предпочел «портвешок». Виновато улыбнувшись Гальке, выбрал тоже шампанское. Девчонки дружно возмутились покушением на их напиток и настояли, чтобы пил, как минимум – портвейн. Жадины.
По этому поводу рассказал анекдот:
«Бессмысленно спорить с женщинами. Проиграешь или выиграешь – всё равно придется извиняться».
Дружно рассмеялись.
– А еще? – попросила соседка справа.
«Есть несколько способов спорить с женщинами. Ни один не помогает!»
Хохотнули. Тут подключился Эдик, почувствовав родную стихию, а я чувствую слева мягкое теплое бедро Ленки.
Наконец хозяйка предложила выпить за знакомство. Дружно чокнулись. Отпил глоток и погонял алкоголь на языке.
Все-таки портвейн в советское время, особенно марочный на вкус и запах кардинально отличается от той бурды, которая в будущем будет называться портвейном и продаваться в супермаркетах по доступным и не заоблачным ценам. Несколько раз пытался «поймать» вкус «трех топориков» или «Кавказа», но так и не получилось. Прекратил эксперименты над организмом после того, как после нескольких глотков непонятного напитка с привычным названием меня замутило и вырвало.
Марианна запустила магнитофон с «Машиной времени» и гнусавым Макаревичем. Внутренне морщусь. Эдик шепнул что-то своей девчонке. Та, хитро поглядев на меня спрашивает:
– Сережа, ты же песни пишешь?
Оглядывает с превосходством окружающих. Все удивленно замолчали. По-видимому, еще не все знали о моих талантах. Ну, Эдик! Ну, жук! Осуждающе смотрю на него. Тот пожимает плечами и улыбается довольный.
– Спой, пожалуйста, – просит Ленка.
Девчонки активно ее поддерживают.
– Тебе гитара нужна? – уточняет и смотрит вопросительно на хозяйку.
– Предупреждать надо заранее, – возмущается та. – За гитарой идти надо к Петьке. Одна не пойду – опять лапать полезет, озабоченный. Эдик сходишь со мной?
– Вместе пойдем, – решает его подружка.
«Вероятно, опасается оставлять
Воспользовавшись отсутствием хозяек, девчонки накинулись на меня с вопросами:
– Где ты живешь? Где учишься? Чем занимаешься? Откуда знаешь Эдика?
Улыбаюсь, пережидая шквал вопросов. Вспоминаю, услышанную в будущем на Дне города начало притчи о своем крае, которая запала в память:
– «На севере Руси Великой, на границе земель Вологодских и Новгородских лежит Земля благодатная. Издавна звали этот край Волокским Верхом. Славился он лесами дремучими, зверьем разным, травами пахучими, медом целебным и урожаями обильными. Жили там красивые, сильные, свободолюбивые люди. И недоступна та земля была иным из-за болот бездонных, кроме как зимой лютой…»
Дальше не помню. Оглядываю личики заслушавшихся девчонок.
– Вот оттуда и приехал. Думаю, десятый класс буду заканчивать в Ленинграде. С Эдиком у нас общие знакомые. В настоящее время он у меня единственный друг здесь, – отвечаю на вопросы.
Наивный! Вопросов появилось еще больше:
– В какой школе будешь учиться? Чем занимаешься в свободное время? Есть ли у тебя девушка? Какие песни знаешь? Кто нравится из современных музыкантов? Где живешь в Ленинграде? Что за шишки у тебя на пальцах? Ты болен? ….
Смущаюсь и прячу руки под столом. Меня спасают появившиеся ребята с гитарой. Они опять смеются над каким-то рассказом Галины. Наверное, про сексуально озабоченного соседа Петьку.
Марианна моментально меня закладывает:
– А Сережка приехал из недоступной глуши, и теперь будет учиться в Ленинграде!
«Вот, язва!» – мысленно морщусь. Эдик встрепенулся:
– Правда, что-ли? А мне не сказал, – упрекнул.
– Только собирался, – признаюсь.
– Здорово! Давай в мою школу, – предлагает.
– Это мазохизм – ежедневно мучиться в дороге по два часа. Присмотрел школу недалеко от дома родственников в Московском районе. Завтра пойду разговаривать с директором о переводе. Может и не получится, – сообщаю.
– Это тебе оттуда предложили? – догадывается Эдик, указывая пальцем в потолок.
Заинтригованные девчонки мазнули взглядами по потолку и уставились на меня.
– Почти, – признаюсь, не открывая своих покровителей.
Беру в руки гитару, чтобы всех отвлечь от расспросов. Инструмент красив. Дека под темное дерево с тенями по краям. К головке грифа привязан бант. Взял несколько аккордов. Подстроил.
– Чья гитара? – интересуюсь.
– Моя, – признается Галина, – а что?
«Фу, ты!» – выдохнул. Смутил меня бант. Если бы инструмент оказался Петькин, то его наклонности заставляют усомниться в его нормальности.