Шантаж
Шрифт:
Я, наконец-то, нащупал и развязал у себя за спиной узел пояска фартука и сунул это всё посадницы в руки. Та внимательно посмотрела на траву, понюхала красненькие цветочки, видневшиеся на некоторых стеблях, потыкала в них пальцем, и, передавая передник своей напарнице, задала штатный вопрос:
— Это-то понятно. Почему мало принесла-то?
Вторая женщина, существенно более пожилая и широкая в кормовой части, подхватила мой передник и потопала к манежику. Я старательно лепетал что-то неопределённо-оправдательное. Дескать: не сезон… вот только самые последние… которые особо сильные остались… и мы тут же всё как есть… сразу же исключительно только для госпожи посадницы… не единого себе не оставили…
Мы
— Есть и ещё. Привет от Кудрящка. Приходи к нижнему посаду с речной стороны. Одна. Как стемнеет.
Посадница еще пару мгновений смотрела в сторону манежа и служанок. Потом медленно повернула голову в мою сторону. Я уже был в трёх шагах. Прошептав ей в лицо, так что она могла только по губам прочитать «Кудряшок», я, продолжая пятиться задом и кланяясь на каждом шагу, отступал в сторону калитки в этот милый летний садик. Вот она сейчас как закричит… Но раздался обиженный крик ребёнка. Женщины, мамки-няньки, принялись обсуждать обновку в форме щавеля кудрявого, пожёванного, размазанного, и перестали уделять малышу внимание. О чём он и возопил. Посадница, как и всякая нормальная женщина, немедленно повернулась на голос своего дитяти. Когда она снова оборотила взгляд свой в сторону калитки — меня тут уже не было.
«Не бежать! Не смотреть! Глаз не поднимать!» — снова, как когда-то на Степанидовом подворье в Киеве, мне пришлось сдерживать себя, своё стремление убраться поскорее. «Шажочек — мелкий, плечами — не двигать, руками — не махать, ногу ставить на носок…». Вот уж не думал, что мне снова пригодятся эти поучения Фатимы. Может быть — и жизнь спасут.
Мне очень хотелось остаться и посмотреть суд над Акимом. Ну очень! Но ворота во двор были к этому моменту распахнуты. И в них въезжала телега, нагруженная какими-то узлами. А за ней гнали связанных рябиновских мужиков. Похоже, посадник решил убрать с воли всю рябиновскую команду. А значит — следующие мои. И я сам. Ну, это мы ещё посмотрим.
Старательно дотерпел до ворот и только на улице рванул со всех ног к дому Спиридона. Судорожное переодевание в хлеву. Девку я всё-таки сообразил развязать и припугнуть, чтобы не болтала. По крайней мере, до моего ухода она так и сидела, забившись в угол козлятника, чуть слышно подвывая, и прижав к уже заметным грудкам брошенные ей её тряпки.
Спешная эвакуация на базу, но не бегом, а быстрым шагом, а то Сухан — взрослый муж. Мужику бегать не положено — внимание привлекает.
Мои уже продрыхлись, но ещё не успели разбрестись по окрестностям. Громко поданная рефлекторная команда: «На выход с вещами, быстро» вызвала недоумение только у хозяина подворья и у кормщика. Впрочем, когда хозяин понял, что заплаченное вперёд за три дня постоя — отдавать не надо, то даже начал помогать. А возмущение кормщика было остановлено видом Ивашкиного кулака у носа:
— Боярич сказал «бегом». Давай быстро, а у то у нас на заимке и безногие бегают. Тебе что — ноги поломать, чтобы ты бегом шевелился?
Говорят, что у младшей из дочерей Ярослава Мудрого, ставшей впоследствии «Анной Ярославной — королевой Франции», был в юные годы бурный роман с предводителем одной из ватаг норманнов или датчан, проходивших через Киев. Дело дошло до ушей Ярослава, и он послал своих дружинников схватить наглеца. Однако, пока княжеские гридни спускались по скользкому после дождей Боричёву ввозу к Днепру, этот юноша, по имени Филипп, стоявший лагерем на Подоле, успел поднять своих людей, спустить лодии на воду и уплыть. Анна отправилась королевствовать в Париж, где и поразила своего мужа выбором имени для первенца. С тех пор греко-византийское имя «Филипп» вошло в династические дома Западной Европы, а позднее — и в народы.
Меня Ванькой звать, а не Филей, но сматываться быстро я умею. Мы успели увидеть, как по мостику из города в наш посад топает команда стражников в сопровождении пустой телеги для наших вещей.
«Мотнул многозначаще хвост кобылий, хоть вещи свезёт задаром вам».Не надо мне такого «задаром». И вообще: у меня тут «Русь Святая», а не «Стихи о советском паспорте». Мои люди уже на вёслах, сталкиваем наше корыто на воду и топаем вниз по реке. Угребаем. Или — угрёбываем. Или ещё чего созвучное…
Стоило нам отойти за ближайший мысок, как кормщик не утерпел и возопил:
— Да как же это! Да что ж это мы как тати ночные! На нас же вины нет! Аким-то ни в чём худа не содеял! Что ж мы бежим-то! Тама проверят, правду-то узнают. Разберутся и отпустят.
— Дядя! Кончай сопли разбрызгивать! Кто будет разбираться? Посадник? Там счёт об тысяче гривен кунами. У посадника в них доля. Он-то точно разберётся. Как ему мимо серебра не проскочить.
Мужичок, услыхав сумму, явно запредельную для его воображения, сидел, открыв рот, и испуганно смотрел на меня.
— И, эта… и чего теперича?
— Не жуй. Деда я не брошу. Я своих не бросаю. (Вижу только спины своих людей, но и по спинам видно — услышали и запомнили). Акима надо вынимать с поруба. (Благими пожеланиями вымощена дорога в ад. Моими — наверняка).
— Эх, тяжкий доспех не взяли (Ивашка предлагает боестолкновение).
— А мы — тихонько. (А Чарджи, оказывается, тоже авантюрист).
— А ну как поймают? (Николай пытается внести долю здравого смысла в беседу сумасшедших).
— Кончай болтовню. С города нас не видать. Станем к левому берегу в укромное место. Чтоб с реки не разглядели. Стоим до ночи. А там видно будет. Вы же спать хотели? Что, выспались уже? Теперь отсыпайтесь впрок.
Приглядели местечко, въехали лодкой в какие-то кушири, огляделись по берегу, замаскировались от реки, костерок разложили, еще раз перекусили. Отдыхаем, рыбу ловим, комаров кормим. Тишина, покой, благодать. Только-то и отдохнуть, пока власти тебя ловят.
Я весь извёлся. Куча всяких «как-то оно будет». Варианты и контр-варианты. Если Аким скажет: «княжих людей убили по моему приказу» — хана. «Признание — царица доказательств». Потом можно будет всю жизнь доказывать, что он ошибся, что его не так поняли, что он не то имел в виду… «Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь» — русская народная мудрость. Самое скверное, что этого «не-воробья» поймают другие. Мудрость многократно и разнообразно, в смысле различных «не-воробьёв» и «не-птицеловов», проверенная. Будет написано «Рябина — вор и душегуб» — ни отмыться, ни подняться не дадут. Соответственно, все мои мысли насчёт боярства, вотчинки, обучения людей, «избы по-белому»… Впору всё бросать и подаваться в тёплые страны. Как цапли перелётные.
— Часть 23. «Бойцы тайных фронтов»
— Глава 121
Если дед упрётся, то ведь тамошний палач не запросто так на сырой уголь ругался. Здесь, конечно, «Святая Русь» ещё, а не Московская. Такого беспредельного палачества, как на Москве, здесь ещё нет. Нет ещё старого русского народного правила: «доносчику — первый кнут». Доман-то по двору ходил и на крыльце стоял вполне нормально. Но при таких суммах и «несознавке» Акима…
«Сидел дед в несознавке, ждал от силы пятерик, Когда внезапно вскрылось это дело…».