Шрифт:
Джон Макдональд
Шантаж
Переводчик Вебер Виктор Анатольевич
Похороны не удались. Нет, полагаю, задумывалось все правильно, строго, чопорно, как и положено. Но понаехала толпа друзей Глории, телевизионщиков из Лос-Анджелеса. И вроде оделись они пристойно, но все равно напоминали ярких тропических птиц, что мужчины, что женщины. Их глаза сверкали, в пристальных взглядах читались вопросы.
Они присутствовали и при расследовании, в таком количестве, что удивили официальных лиц. Меня-то - нет. Любопытство этих людей не знало границ, живя с Глорией, я в этом неоднократно убеждался. Плевать они хотели на нормы приличия, на право человека
После похорон я уладил последние формальности, после чего смог уехать из Сан-Франциско. Адвокат приготовил мне на подпись все необходимые бумаги. Глории удалось отложить на черный день гораздо больше, чем я ожидал, и деньги она инвестировала очень удачно. У меня наоборот наметился застой. Бернард, владелец галереи, как обычно, извинился за то, что пока ему не удалось продать ни одной моей картины, и в десятый раз выразил соболезнования по поводу внезапной, безвременной кончины моей очаровательной супруги. Я запер дом над Заливом и улетел на Багамские острова.
Элен встретила меня с распростертыми объятьями. Маленького росточка, не из красавиц, очень богатая, на несколько лет старше меня. Смотрела на меня с обожанием. После ослепляющей яркости Глории ее компания грела душу. И фигурой природа Элен не обидела. За несколько недель, которые мы провели вместе, она пару-тройку раз намекала на узы брака, но неожиданно большое наследство Глории позволило мне воспринимать Элен скорее как мецената, чем потенциальную жену.
В Лос-Анджелес мы прибыли на круизном лайнере, занимали соседние каюты, и тепло расстались. Ей предстояло вернуться в Нью-Йорк, навестить детей и решить некоторые финансовые вопросы, связанные с наследством покойного мужа, после чего она собиралась прилететь ко мне в Сан-Франциско.
Я вновь поселился в доме над Заливом, одновременно выставив его на продажу через хорошего риэлтора. Дом был отличный, стоящий над скалами, но содержание его обходилось дорого, так что для холостяцкой жизни, которую я намеривался вести, вполне подошло бы и более скромное жилище. Опять же, тишина, царившая в доме, когда я оставался один, действовала мне на нервы и мешала работать в большой студии, в проектировании которой Глория принимала самое деятельное участие.
По прошествии пяти дней после моего возвращения ко мне пожаловал убогий коротышка. Приехал он после полудня, на какой-то дребезжащей колымаге, подошел к двери с большим конвертом из плотной бумаги в руке.
Глотая слова, пробормотал, что ему хочется кое-что мне показать. Такой почтительный, такой робкий, с заискивающей улыбкой, напоминавшей гримасу. От него за милю несло потом. И все-таки чем-то он меня встревожил. С неохотой я провел его в студию.
– Мистер Флетчер, я лишь хочу договориться. Ничего больше. Бога ради, не подумайте ничего плохого. Так уж получилось. И мы обязательно найдем взаимоприемлемое решение. Все обговорим и найдем.
Я понял, что начали сбываться мои кошмарные сны. И даже не узнал свой голос: Я не понимаю, о чем вы толкуете.
Он положил конверт на стол.
– Видите ли, я заместитель менеджера, Джеффри Куик. У мужа моей сестры, он - врач, дом на другой стороне залива. Сегодня его не видно, туман. Дело в том, что в апреле я там жил. Ящик упал на ногу, перелом, гипс, вот мне и пришлось поселиться у сестры. Деваться было некуда. Я настоящий фанат фотографии. Честно признаюсь, трачу на это дело все, до последнего цента.
– Мистер Куик, я не понимаю...
– Объектив у меня длиннофокусный, пленка тридцать пять миллиметров, очень высокой чувствительности. Фотоаппарат - никон, со специальными адапторами, на треноге, разумеется. Но, наверное, технические подробности ничего для вас не значат, мистер Флетчер.
– Я вообще не могу понять, о чем мы говорим, мистер Куик.
– Вернемся к десятому апреля. День выдался ясный, безветренный. Ветер серьезная помеха, если используешь сильную оптику. Невозможно добиться резкости. Дело в том, что я всего лишь экспериментировал, поэтому мне требовался какой-то четкий ориентир, вот я и выбрал ограждение этой террасы. Сделал несколько снимков с разной выдержкой, а потом мне показалось, что по террасе кто-то движется. Я сделал еще несколько снимков. Записывал выдержку для каждого. Иначе, знаете ли, забываешь.
Я опустился на стул. Чудовищное клише всех убийств, которым, как мне казалось, мы обязаны воображению сценаристов, обернулось явью: случайный человечек, нелепый прокол. С большим усилием мне заставить себя сосредоточиться на его словах.
– ...в газетах написали, что она была дома одна, мистер Флетчер, и вы представили доказательства того, что находились в другом месте. А теперь я должен извиниться за качество. Снимок шестнадцать на двадцать дюймов, это очень большое увеличение для тридцатипятимиллиметровой пленки, поэтому он нечеткий, словно в тумане, но вы уж взгляните.
Я достал из конверта большую черно-белую фотографию и всмотрелся в нее. Я стоял у ограждения террасы, наклонившись, еще вытянув руки. Он поймал ее в свободном полете, отправившуюся на встречу со скалами, где-то в шести футах ниже моих рук, с развевающимися на ветру волосами и нейлоновым пеньюаром. Фотография заставила живо вспомнить недалекое прошлое: я вынимаю ее из кровати, она, накачанная снотворным, ничего не соображает, я иду на террасу, прижимая к себе ее теплое тело, она приоткрывает глаза, что-то шепчет за мгновение до того, как я перебрасываю ее через поручень. На фотографии я не смог узнать ни себя, ни Глорию, резкости определенно не хватало. Но и без того я увидел слишком много. Уникальный рисунок ограждения террасы расставлял все точки над i. Версия, что она прыгнула или упала, разом отпадала. Имея на руках такую улику, детективы могли вернуться и вытрясти из меня все остальное.
Когда он взял фотографию из моих рук, я поднял на него глаза. Он тут же отступил на шаг и предупредил дрожащим голосом: Негатив у меня в безопасном месте, вместе с письмом, в котором все подробно объясняется.
– Что вы хотите?
– спросил я его.
– Как я и говорил, мистер Флетчер, мне хочется найти взаимоприемлемое решение. Я понимаю, если буду требовать многого, могу все испортить. Хочу чуть облегчить свою жизнь. Хочу переехать в более комфортабельную квартиру в более престижном районе. И мне нужны новые объективы и кое-какие приспособления, расширяющие возможности фотографа. Сами видите, обузой я не стану. Но не хочу и продавать негативы. Предпочитаю регулярные выплаты, как социальное пособие. Сейчас мне надо оплатить несколько счетов, поэтому первый взнос, только первый, можете мне поверить, будет больше остальных. Вот что я предлагаю. Если вы дадите мне сразу тысячу долларов, через каждые три или четыре месяца я буду просить у вас пятьсот. Мне кажется, это всех устроит. Мои требования не чрезмерны, поэтому и вы, я надеюсь, сумеете обойтись без резких телодвижений.