Шардик

Адамс Ричард

На юге городская стена поднималась по склону горы Крэндор и дугой в две лиги длиной огибала вершину с крепостью, расположенной на отвесном срезе огромной каменоломни. Головокружительная лестница восходила по срезу скалы на высоту шестидесяти локтей и исчезала в тоннеле, что тянулся вверх сквозь каменную толщу и приводил в громадный полутемный подвал, где хранилось зерно. Единственным другим входом в крепость были так называемые Красные ворота в южной стене — низкая арка, через которую протекал железистый ручей, ниже по отлогому южному склону Крэндора образовывавший цепь водопадов под названием Белые Девы. В давние времена люди расширили и углубили русло перед Красными воротами, но оставили в нем узкую и извилистую скальную дорожку, пролегающую на глубине полутора локтей. Все, кто знал хитрые изгибы подводной тропы, могли спокойно перейти бродом рукотворный пруд и — коли пустят — подняться в крепость по лестнице, известной как Жерло.

Однако взор человека, впервые оказавшегося в Бекле, привлекала прежде всего не гора Крэндор, а Леопардовый холм под ней, с террасированными склонами, засаженными виноградом, цветами

и цитрусовым тендрионом. На гребне холма, в окружении пышных садов, возвышался Дворец Баронов, чьи стройные круглые башни, слегка сужающиеся кверху, блестели в свете, лившемся с розовых мраморных балконов. Башен насчитывалось ровно двадцать, по восемь на длинных сторонах здания, по четыре на коротких; и столь ровно, столь гладко были выложены их круглые стены, что под отвесными лучами солнца ни единый камень не отбрасывал ни тончайшей полоски тени на соседний снизу, и темнели на них лишь оконные проемы в форме замочных скважин, освещавшие винтовые лестницы внутри. Высоко над землей, вровень с макушками могучих деревьев, каждую башню опоясывал балкон, издали похожий на капитель колонны и достаточно широкий, чтобы два человека могли свободно прогуливаться по нему плечом к плечу. Все мраморные балконные парапеты имели одинаковую высоту и строение, но вот вырезанные на них барельефы с леопардами, лилиями, птицами или рыбами ни разу не повторялись, так что нередко какой-нибудь вельможа говорил своему приятелю: «Сегодня я выпью с тобой на Брамбовой башне» — или предлагал даме своего сердца: «Давайте встретимся вечером на Трепсисовой башне и полюбуемся закатом перед ужином». Над этими великолепными «вороньими гнездами» поднимались изящные ажурные шпили — красные, синие и зеленые — с медными колоколами, звучащими наподобие гонгов. Когда начинали звонить все колокола разом, по четыре на каждую ноту, их переливчатые металлические голоса смешивались с собственным эхом, отраженным от крутых склонов Крэндора, наслаивались друга на друга и широко разносились над городом, оповещая жителей о начале праздника, гулянья или иного общественного торжества, — и люди весело смеялись оттого, что звуки бесконечно множились, смущая слух, подобно тому как бесконечно множатся, смущая зрение, отражения в зеркалах, поставленных одно против другого.

Стены самого дворца отступали от подножия башен на несколько шагов. Однако — и ах, как красиво это смотрелось! — под самой кровлей часть стены за каждой башней косо выступала вперед, подпертая массивными консолями, и обхватывала ее широким кольцом так, что все они со своими острыми навершиями выглядели гигантскими вертикальными копьями, пронизывающими стены и поддерживающими крышу огромного шатра. На мраморных парапетах были рельефно вырезаны округлые листья и бутоны лилии и лотоса, похожие на языки пламени, а к ним мастера-камнерезы добавили там и сям изображения насекомых, травянистых лиан и капель росы — все во много раз больше натуральной величины. Жесткий свет полуденного солнца не придавал красоты этим искусным орнаментам, скорее подчеркивал выразительность затененного северного фасада, который возвышался над оживленными улицами, торжественно-суровый, как судья в судебном заседании. Но вечером, когда жара спадала и резкие тени размывались, косые красные лучи смягчали очертания стен, башен и являли взору все великолепие затейливой каменной резьбы — так что в закатную пору дворец походил на изнеженную красавицу, убравшую себя цветами и драгоценностями в предвкушении радостной встречи или долгожданного возвращения в родной дом. А на утренней заре, когда гонги двух городских водяных часов ударяли один за другим, возвещая о наступлении нового дня, дворец опять принимал иной облик и походил на тихое озеро, полное полураскрытых кувшинок, среди которых кружат стрекозы и стремительно носятся ласточки, зачерпывая клювом воду.

Над новым каменным карьером, немного поодаль от Леопардового холма, стоял Королевский дом: прямоугольное здание с огромным залом посередине и коридорами с рядами комнат по периметру — в прошлом оно служило казармой, но сейчас предназначалось для других целей и для другого обитателя. Рядом, к северу от кипарисовых садов и озера Крюк, находилось многочисленное скопление каменных зданий, напоминавших дома на Квизо, но более крупных. В иных из них жили высокопоставленные ортельгийцы, другие отводились для заложников или делегаций из разных провинций, прибывавших с петициями к королю или генералам чуть не каждый день в это тревожное время, когда империя вела войну за спорные приграничные территории. Обнесенная каменной оградой дорога вела за кипарисовые сады к Павлиньим воротам, единственному проходу в крепостной стене, отделяющей нижний город от верхнего.

Бекла в период правления ортельгийцев

Нижний город — собственно город, со своими мощеными улицами и пыльными переулками, днем заполоненный шумом и всевозможными, часто неприятными, запахами, а ночью озаренный луной и напоенный жасминовым ароматом; со своими калеками и попрошайками, с разной живностью и всяким товаром, с повсеместными следами боев и грабежей, с изрубленными дверями и почерневшими от огня стенами — вернется ли и он тоже из тьмы забвения? Вот здесь проходила улица менял, а дальше, по обеим сторонам падубовой аллеи, стояли дома торговцев драгоценностями — с зарешеченными высокими окнами и парой крепких парней у ворот, чтоб допрашивать каждого незнакомца, по какому он делу. Сонные мухи на открытых прилавках со сластями; запахи кожи, навоза, пряностей, пота и трав; пестрые ряды корзин на фруктовом рынке; загоны для рабов и аукционные помосты на невольничьем рынке, где повсюду пригожие мальчики, продувные чужестранцы

и иноземные наречия; сапожники, деловито орудующие молотком и шилом среди шумной толкотни; куртизанки, неторопливо идущие своей особой плавной походкой, звеня драгоценностями, и искоса поглядывающие по сторонам; разноцветные лепестки в воде; летящие над улицей громкие голоса, сообщающие о продаже или ценовом предложении загадочными словами, понятными лишь адресату; перебранки, вранье, посулы, мелкие воришки, протяжные крики разносчиков, превращенные временем в песни; улицы каменщиков, плотников, ткачей, астрологов, лекарей и гадателей. Юркие ящерицы, крысы и собаки, куры и утки в вольерах, певчие птицы в клетках. Скотный рынок был сожжен дотла в ходе сражения, и на одной из перекошенных дверей храма Крэна кто-то грубо намалевал медвежью голову: два круглых уха, два глаза и клыкастая пасть. Разрушенные Тамарриковые ворота — рукотворное чудо, уступавшее в великолепии лишь Дворцу Баронов, — не подлежали восстановлению: ничего не осталось от золотых концентрических кругов филигранной работы; и от солнечного диска с фаллическим гномоном; и от спирали с часовыми делениями, украшенной изображениями юных дев, чьи прекрасные лики выглядывали из-за зеленых ветвей сикомора, листьев папоротника и синих бород лишайника; и от воздушной арфы, и от серебряного барабана, который бил сам собой, когда священные голуби слетали с высоты за кормом. Искореженные обломки великого творения мастера Флейтиля, созданного столетие назад, когда никто и помыслить не мог, что в Беклу придет война, убитые горем горожане тайно собрали среди развалин ночью накануне того дня, когда солдаты генерала Гед-ла-Дана пригнали туда подневольных работников, чтобы заложили огромную брешь в городской стене. Двое оставшихся ворот — Синие и Лилейные — были очень крепкими и вполне устраивали Беклу, оказавшуюся в опасном положении города, окруженного явными и скрытыми врагами.

Этим облачным весенним утром поверхность Крюка, подернутая рябью от южного ветра, напоминала тускло блестящую глазурь с мелким рельефным узором. У пустынного юго-восточного берега, от которого отлого поднимались вверх по склонам Крэндора городские пастбища, бродили по отмелям журавли, сварливо перекликаясь, изгибая длинные шеи и вороша клювами водоросли в поисках пищи. А на противоположном берегу в кипарисовом саду прогуливались парами и группами или сидели в зеленых беседках люди. Иные из них держались важно, ступали чинно, и слуги несли за ними плащи, бумаги и писчие принадлежности. Другие же — косматые грубоголосые мужики, сущие разбойники с виду, — часто разражались громким хохотом и хлопали друг друга по плечу, изображая непринужденность, но явно чувствуя себя скованно в незнакомом, непривычно опрятном окружении. Некоторые, желая указать на свою принадлежность к военному сословию, но не имея возможности явиться сюда с оружием, приказали слугам нести за ними пустые ножны, так чтобы все видели. Многие мужчины, похоже, не знали друг друга: при встрече они обменивались сугубо формальными приветствиями — поклоном, серьезным кивком, парой ничего не значащих слов. Спустя время все собравшиеся в кипарисовом саду начали обнаруживать признаки нетерпения, даже легкого раздражения. Очевидно, они чего-то ждали и были недовольны задержкой.

Наконец кто-то заметил вдали женскую фигуру в алом плаще, с серебряным посохом, шагающую к саду со стороны Королевского дома. Все потянулись в направлении ворот, и к моменту, когда женщина приблизилась, там уже собралось человек сорок-пятьдесят. Когда она вошла, одни столпились вокруг нее, а другие с делано безразличным видом стояли или прохаживались взад-вперед на расстоянии слышимости. Женщина обвела всех суровым, бесстрастным взглядом, приветственно подняла руку, украшенную алыми деревянными кольцами, и начала говорить. Говорила она на бекланском, но было ясно, что это не родной ее язык. Медленные, плавные модуляции речи изобличали в ней уроженку провинции Тельтеарна, и она, как все знали, была жрицей завоевателей, родом с Ортельги.

— Мои повелители, король рад приветствовать и видеть вас в Бекле. Он благодарен каждому из вас, ибо вы радеете о могуществе и безопасности империи. Как всем вам известно…

Тут жрицу перебил прерывистый, возбужденный голос, принадлежавший коренастому мужчине с прямыми жидкими волосами — судя по акценту, жителю западной провинции Палтеш.

— Госпожа Шельдра… сайет… скажите нам… король… владыка Крендрик… с ним ничего не стряслось?

Шельдра без тени улыбки повернулась к нему и одним своим взглядом заставила умолкнуть. А затем продолжила:

— Как всем вам известно, он намеревался принять вас нынче утром во дворце и провести первое собрание Совета во второй половине дня. Однако ему пришлось изменить планы.

Она сделала паузу, но никаких реплик не последовало. Все выжидательно смотрели на нее; стоявшие поодаль мужчины переглянулись, вскинув брови, и подошли поближе.

— Генерал Гед-ла-Дан должен был прибыть в Беклу вчера вечером с представителями восточного Лапана. Однако их задержали непредвиденные обстоятельства. На рассвете к королю явился посыльный с сообщением, что они будут здесь только сегодня вечером. Посему король просит вас набраться терпения и подождать еще один день. Аудиенция состоится завтра в это время, а Совет соберется после полудня. Пока же вы гости города, и король будет рад всем, кто пожелает отужинать с ним во дворце через час после захода солнца.

Высокий, гладко выбритый мужчина в лисьем плаще, надетом поверх белого складчатого килта и пурпурного жакета с вышитым гербом в виде трех пшеничных снопов, изящной поступью приблизился откуда-то со стороны и устремил взор на толпу с таким видом, будто только сейчас заметил. Он остановился, выдержал паузу, а потом обратился к Шельдре поверх голов учтивым, почти извиняющимся тоном благовоспитанного господина, допрашивающего чужого слугу:

— Хотелось бы знать, что именно задержало генерала. Не будете ли вы так добры объяснить мне?