Шариковы дети
Шрифт:
Продавщица за разговором достала с верхней полки пыльную бутылку армянского коньяка, обтёрла тряпкой и, прищурившись, тихо спросила:
– Когда хоронить будут?
– Кого хоронить? – прикинулся дурачком следователь.
– А то вы не в курсе, – женщина указала на витрину. – Колбаску выбирайте. Всё свежее. Продавщица упёрла руки в бока. – Все важные персоны из богатых домов здесь наперечёт. Сюда заглядывают редко, но случается. Понятно, что и вы не к трактористу Петьке прибыли. О смерти мэра, вся деревня говорит, уж не знаю, как в городе.
– Ох, и смекалистая вы женщина! – искренне
– С чего вы решили, я вам что-то расскажу?
– Расскажете. Вы же сознательная гражданка, – с этими словами Фарид достал из кармана удостоверение.
– Ну, если так, – продавщица не двинулась с места, а, наклонив голову, поинтересовалась. – Как насчёт коньяка, колбасы и сыра?
– Всё давайте на ваше усмотрение.
Женщина быстро упаковала провиант и протянула через прилавок пакет.
– В дом вхожа только Лиза Степанова. Варит, убирает, стирает, гладит, всё делает. О своей работе особенно не распространяется. Может вам что скажет. А в саду занимаются рабочие из «Зеленстроя». Их привозит машина из города два раза в неделю. Зимой чистят снег, осенью листву, весной высаживают цветы, летом стригут газоны.
– Так «Зеленстрой» бюджетная организация?
– Что вы хотели, своя рука-владыка! Свет проверяет «Горэлектросеть», мусор вывозит машина городского коммунального хозяйства. Даже туалет чистит «Канализационное хозяйство». Это мы за каждый пук платим, а он себя такими вещами не утруждал!
– Не больно вы жалуете главу города.
– А за что его любить и уважать? Вы видели, что в городе делается? Затопил закрытые шахты из-за, якобы, нерентабельности. Просто средства туда нужно вкладывать на модернизацию. А зачем, когда есть простой способ: снял пять метров грунта, вот тебе и угольные пласты. Вокруг открытые разрезы, дышать нечем. Сколько людей раком болеет! Что вы думаете, от добра он сюда перебрался на свежий воздух? Своё здоровье бережёт!
– Я смотрю вы подкованная в этом вопросе. Сами тоже здесь проживаете?
– Здесь все подкованные! Мы живём внутри угольного мешка, а вы приехали и уехали! У меня здесь бизнес, – продавщица обвела рукой прилавки, – а квартиру имею в городе и дышу одним воздухом со всеми остальными. Так что, берите товар и платите деньги, а мне закрываться пора.
– Да, конечно, – Амиров достал деньги. – Так, где проживает Лиза Степанова?
– В деревне две улицы. Поедете прямо, не сворачивая, дом тридцать седьмой. Да мужу корочки сразу показывайте. Он у неё ревнивый, может зарядить без разговоров.
Жильё Степановых они нашли без труда, солнце ещё не совсем зашло за горизонт. С наступлением темноты по кривым улицам можно передвигаться только с фонариком, и то, рискуя переломать конечности.
– Что же это мэр проживал в деревне, а две улицы фонарями и дорогами не обеспечил? – спросил Амиров, когда остановились возле небольшого, но аккуратного дома.
– Похоже, он дальше своего двора не заглядывал. – Пантелеев усмехнулся. – В городе половина освещения не функционирует, что про деревню говорить.
Амиров осторожно открыл калитку, каждую минуту ожидая, что из темноты двора кинется
– Добрый вечер. Вы Лиза Степанова?
Женщина кивнула. Амиров аж залюбовался, в свете фонаря на него смотрела вылитая Верка Сердючка, только без звезды на голове. Её массивная грудь начиналась сразу из-под подбородка, а тонкие ручки, сложенные на животе, словно поддерживали выдающуюся часть. Лиза посторонилась и пригласила гостя в прихожую.
– Заходите. Чувствовала, что рано или поздно, меня тоже будут допрашивать. Раиса Селивёрстова просила не разносить новость по деревне, только шила в мешке не утаишь.
– Ничего, что так поздно или вызвать повесткой?
– Всё в поряке. Я только что подоила корову. Молоко ещё тёплое. Будете или побрезгуете?
– Сто лет не пил домашнего молока. Конечно, буду!
Амиров прошёл следом за хозяйкой на чистую кухню.
– Муж помогает по хозяйству?
– В своём доме без мужика туго, – Лиза протянула керамический бокал с тёплым молоком. – Сегодня сама хозяйничаю, муж с дочерью к свекрови в соседнюю деревню уехали. Вернутся только завтра, – женщина села напротив и сложила усталые руки на коленях. – Это и к лучшему. Толком бы поговорить не дал. Он считает, что во дворцах небожители обитают и говорить ни плохое, ни хорошее про них нельзя.
– А вы как думаете?
– Я не думаю, я знаю! Какая разница, где любить друг друга – на английской кровати «Величие» за невообразимое количество денег или на диване-раскладушке за двадцать тысяч! Эффект один: появляются дети. И какая разница, за каким столом ругаться, если развод неминуем.
– Вы хотите сказать, что чета Селивёрстовых находилась на грани развода?
– Что-то вроде этого. Они и раньше жили, словно чужие, а в последнее время так вообще.
– Что вы имеете в виду?
– Как объяснить? Мой муж ревнивец невозможный, может выпить, поскандалить, но он живой. А у Селивёрстовых всё идеально, они назвали друг друга милая, дорогой, только всё словно на автомате. Однако и в этой семье случались взрывы. Пару раз я видела синяки на лице Раисы. Конечно, не спрашивала! Кто я – прислуга, но и у меня есть глаза и уши. Скандалили из-за сына. Тот ничего не хотел, ни учиться, ни работать. Дорогие автомобили, шмотки, девочки, – женщина улыбнулась, увидев изумлённый взгляд следователя. – Да, да, молодой да ранний. Семнадцать лет. Я бы свою дочь так отходила, сидеть бы не смогла несколько дней! А этого сослали в область, у них там хоромы в элитном доме. Вы не удивляйтесь, что так много знаю. Приходится убирать во всём доме и в кабинете, и в спальне, и в столовой. Уши не затыкаю, глаза не закрываю, хочешь, не хочешь, а слышишь и видишь! Так вот, последнее время Раиса из спальни переехала в комнату для гостей. Буквально за день до смерти Александра Владимировича, я убирала в спальне и случайно на тумбочке увидела конверт с фотографиями. Не удержалась, посмотрела. Похоже, мэр пускался во все тяжкие, причём в рабочем кабинете и со своей секретаршей!