Шарль Перро
Шрифт:
Камень, который заложил король, был тщательно обработан. В верхней выемке были положены медаль и табличка с надписью так, чтобы камень, который ляжет сверху, не соприкасался ни с медалью, ни с табличкой. У верхнего камня, в свою очередь, была нижняя выемка, которая должна была совпасть с выемкой нижнего камня. Пластинка с надписью была медная, медаль — из золота; на одной ее стороне было изображение самого короля, а на другой — проект кавалера Бернена. Она стоила 100 луидоров.
На золотой пластинке надпись гласила: „Людовик Четырнадцатый, король Французский и Наваррский, разбив всех своих врагов, принес мир Европе и, утешив народы, решил закончить королевский дворец Лувр, начатый Франсуа Первым и затем продолженный другими королями. Некоторое время строительство шло по прежнему плану; но был разработан новый проект, более значительный и прекрасный, по которому и будет осуществляться дальнейшее строительство. Здесь заложен фундамент этого великолепного здания 17 октября“.
В сопровождении свиты офицеров прибыл Кольбер. Затем в сопровождении дворцовой знати прибыл Его Величество. Заложив камень, он принял из рук сеньора Вильде (главного управляющего строительством) молоток и два или три раза ударил им по камню.
Медаль и табличка были показаны королю. Его Величество положил их в выемку, и сверху был положен второй камень. Его Величество ретировался, приказав выдать 100 пистолей рабочим, чтобы те могли выпить по рюмочке. Прозвенели фанфары в честь отбытия короля. Суперинтендант и офицеры сопровождали его до выхода».
И после закладки первого камня Шарль Перро продолжал борьбу с кавалером Берненом. Вот что рассказывает он в своих «Мемуарах»:
«Ссора с кавалером
Однажды, когда я был в мастерской Бернена, где он ретушировал бюст короля, я решил изучить проект фасада Лувра со стороны реки, который господин Матиас, ученик кавалера, переписывал начисто. Заметив, что обе стороны не совпадают, я спросил об этом у господина Матиаса. Кавалер услышал меня и вдруг пришел в ярость и наговорил мне кучу отвратительных вещей и, кроме всего прочего, то, что я даже не достоин развязать шнурок его ботинка. Позволив ему выпустить пар, я, насколько мог уважительно и спокойно, сказал, что я не претендую на какие-либо изменения в его проекте, но, имея честь быть первым приказчиком по строительству, считаю возможным справиться у его ученика о том, чего не знаю, и что, сталкиваясь ежедневно с тысячью вопросов по строительству, я уже в состоянии кое в чем разобраться. То, что я сказал ему, было так благоразумно, что его гнев несколько смягчился; тем не менее он продолжал возмущаться, обещая пожаловаться самому королю. Я так и не узнал, почему он не сказал об этом ни королю, ни Кольберу. Шантелю записал в своем журнале, что именно он помешал кавалеру пожаловаться, сказав ему якобы, что тем самым он разрушит судьбу молодого человека. Мне же он сказал, что было бы лучше ничего не говорить о проекте кавалера, но что бояться мне нечего; кавалер достаточно умный человек, чтобы не делать скандала при таком стечении обстоятельств.
Когда работа над фундаментом фасада Лувра по проекту кавалера Бернена была в полном разгаре, он попросил разрешения вернуться домой, не решаясь провести зиму в таком суровом климате, как у нас. Накануне его отъезда я сам, чтобы оказать ему больше чести, принес ему в трех мешочках 3 тысячи луидоров, а также документ на 12 тысяч ливров годового пособия и 1200 ливров для его сына.
Граф Сольт сказал, что кавалер был очень доволен подарком, преподнесенным ему от имени короля. Однако Кольбер заметил, что ему не показалось, будто кавалер особенно тронут вознаграждением. По его словам, король был того же мнения.
Король приезжает в Лувр для решения вопроса о продолжении строительства по проекту Бернена
Кольберу все больше не нравился проект Бернена, чему немало способствовали мои замечания. Он захотел, чтобы король, находящийся в Сен-Жермене, приехал в Париж и посмотрел модель проекта, который был закончен благодаря большим затратам и заботам, и чтобы Его Величество решил судьбу его осуществления в присутствии всего двора. Накануне дня, назначенного для принятия решения, я положил на стол Кольбера записку с доводами в пользу того, почему нельзя осуществить реализацию этого проекта. Прочитав ее, Кольбер вызвал меня, чтобы прояснить все пункты этой записки. Он так углубился в разбор всех недочетов, которые я подметил, что сильно задержался и испугался, как бы король не прибыл в Лувр раньше, чем он, и в присутствии всего двора не принял бы решения об осуществлении этого проекта до его (Кольбера) прибытия. Он приказал немедленно запрячь лошадей и велел кучеру как можно скорее ехать в Лувр. Он был очень рад, узнав, что король еще не приехал.
Как только Его Величество прибыл, Кольбер подошел к нему, и они начали тихо разговаривать продолжительное время. Очевидно, Кольбер представлял королю основные недоразумения проекта кавалера, так как после того как король присоединился к сеньорам двора, которые были поодаль во время его разговора с Кольбером, он спросил их мнения по поводу проекта кавалера, модели которого в уменьшенном и увеличенном виде были перед ними. При этом король не показывал склонности ни в ту, ни в другую сторону, что, конечно, очень их смутило, поскольку они привыкли почти всегда выражать мнение короля. Опасаясь, что их мнение не совпадет с мнением короля, придворные высказывались уклончиво, не говоря ни „да“, ни „нет“. Однако поскольку кавалера не очень-то любили, они склонялись больше к критике, чем к похвале.
Король так и не высказал своего мнения и после неопределенной и туманной беседы с сеньорами уехал, ничего не решив. Все молча за ним последовали. Это молчание показалось мне таким же удивительным, как и то, что я увидел после.
Я подготовил доклад для Кольбера, в котором написал, что Бернену ничего не было обещано в том случае, если он разрушит созданное его предшественниками, и что это было основным условием договора с ним, иначе Бернен разрушил бы Лувр полностью. Между тем то, что он предлагал, грозило именно разрушением Лувра.
Записка была очень решительной и резкой. Кольбер, вызвав меня, спросил, хорошо ли я уверен в том, что изложил в записке.
— Монсеньор, — ответил я ему, — все действительно обстоит так, сеньор Матиас полностью со всем согласен.
Кольбер приказал привести Матиаса и показал ему мою записку. Я привел Матиаса в свой кабинет, и он карандашом одобрил все пункты моего доклада. Затем я отвел его в кабинет Кольбера, которому он устно выразил свое согласие со всеми замечаниями. Кольбер довольно долго молча ходил по кабинету. Это испугало меня больше, чем все слова, которые я когда-либо от него слышал. Наконец он заговорил в таком роде:
— Кавалер Бернен считает себя великим человеком, а нас принимает за больших дураков; но он ошибся как в первом, так и во втором случае.
Сеньор Матиас был щедро вознагражден и сразу уехал, так что с тех пор никто не мог поговорить ни с ним, ни с кавалером Берненом касательно здания Лувра».
А вот как описывает Шарль Перро в тех же «Мемуарах» победу в конкурсе проекта своего брата Пьера:
«Хотя Кольберу очень импонировал проект моего брата медика, он не мог не позволить сделать проект и господину Ле Во. После чего оба проекта были представлены королю, чтобы тот сам выбрал лучший.
Я присутствовал при представлении этих проектов. Это было в маленьком кабинете короля в Сен-Жермене; были лишь Его Величество, капитан гвардейцев, Кольбер и я. Король очень внимательно изучил оба проекта, а затем обратился с вопросом к Кольберу, какой из двух он считает более красивым и более достойным. Кольбер ответил, что если бы он был хозяином, то выбрал бы тот, в котором нет галереи (тогда еще не дали названия „перистиль“ этим рядам колонн, которые, поставленные вдоль всего здания, образуют нечто вроде галереи, связывающей все комнаты апартаментов). Это был проект Ле Во, что меня сильно удивило. Но он еще не успел высказаться за этот проект, как король сказал: „А я выбираю второй, он мне кажется более красивым и более величественным“. И я увидел, что Кольбер действовал очень искусно, предоставив честь выбора самому хозяину. Может быть, это была и игра, сыгранная королем и им. Как бы там ни было, дело обстояло именно так.