Шарль Перро
Шрифт:
Нет, Шарль так жить не хотел! Он жаждет реванша. Он готов открыть себя на новом поприще — скажем, на поэтическом. Тем более что он состоит пожизненным членом Академии Франции.
День Шарля строго регламентирован. Утро он посвящает детям.
Марк Сориано считает, что Перро сам занимался воспитанием детей, не перепоручая этого гувернантам или воспитателям. Шарль разработал собственные педагогические идеи, и одна из них заключалась в том, чтобы обучение шло интересно, параллельно с игрой — так, считал он, дети лучше усвоят те большие знания, которые он им собирается дать.
Мы можем проследить некоторые положения его педагогического метода, они разбросаны в ряде его работ: в предисловии к стихотворным сказкам, в книге «Параллели между древними и новыми» и в некоторых статьях. Вот отдельные из этих положений:
1. Ребенок — это взрослый человек в миниатюре, поэтому ему можно рассказывать все, только кратко и очень просто.
2. Умственные способности детей растут с возрастом, по мере того как ребенок развивается, и надо учитывать это.
3. В любом детском возрасте учение должно быть занимательным.
4. Учитель должен не только много знать, но и быть воспитателем.
Дети Шарля в свое время пойдут в коллеж. Но до этого времени (а во время учебы в коллеже в утренние часы) Шарль сам занимался с ними, разъясняя им непонятные вопросы.
А вечерами были сказки. Вырастая, старшие дети уже меньше интересовались ими, но младший, Пьер, проявлял удивительный интерес к сказкам, и не случайно он станет соавтором отца по знаменитой книге «Сказки матушки Гусыни».
В 1695 году в своем предисловии к собранию стихотворных сказок Шарль — возможно, одним из первых в мире — напишет об огромной воспитательной роли народных сказок:
«…Просто невероятно, с какой жадностью эти невинные души, природную чистоту которых ничто еще не успело осквернить, вкушают эти скрытые поучения; мы видим, как они печальны и подавлены, пока герой или героиня находится в беде, и какими возгласами радости они встречают ту минуту, когда герой вновь обретает счастье; точно так же они с трудом сдерживаются, пока злодей или злодейка пребывают в полном благополучии, и приходят в восторг, когда узнают наконец, что те наказаны, как того заслуживали. Все это бросаемые в почву семена, которые сперва порождают лишь порывы радости или приступы печали, но впоследствии непременно вызывают к жизни и добрые наклонности…
…Добродетель в них всегда вознаграждается, а порок наказывается. Все они проникнуты стремлением показать, сколь велики блага, которые приобретешь, будучи честным, терпеливым, разумным, трудолюбивым, послушным, и какой вред приносит отсутствие этих качеств…
Как бы незначительны и как бы причудливы ни были приключения во всех этих историях, нет сомнения, они вызывают в детях желание походить на тех, кого они видят в них счастливыми, и страх перед теми несчастьями, коим за свою злобу подвергаются злодеи. Не достойны ли похвалы родители, которые своим детям, еще не способным воспринимать истины существенные и ничем не приукрашенные, уже внушают к ним любовь и дают, так сказать, отведать их, облекая в форму рассказов занимательных и приспособленных к их слабому младенческому разумению».
В споре с «древними» у Шарля появился новый и очень сильный союзник — Бернар Ле Бовье де Фонтенель. Ему было всего 26 лет, но в обществе уже были замечены его ясный, логический ум и блестящий стиль его работ. В будущем он станет очень заметным писателем. Но уже сейчас, в 1683 году, в опубликованной работе «Диалоги мертвых — древних и новых» он выдвинул убийственный довод против критиков Шарля Перро и его сторонников, заметив: «Древних ставят так высоко, чтобы принизить современников».
Шарль встретился с Фонтенелем и, высоко оценив его работу, подчеркнул, что она останется в памяти потомков.
В этом году он попытался вернуться к серьезной государственной работе. В «Мемуарах» Перро вспоминал:
«…После смерти Кольбера Шарпантье, аббат Тальман, Кино и я поехали в Фонтенбло, чтобы спросить у Лувуа, сменившего Кольбера, не возродить ли нам прежнюю Малую академию, созданную Кольбером. В записке мы изложили историю создания Академии и круг ее занятий. Лувуа отдал записку канцлеру (своему отцу). Тот всегда подшучивал над этой Академией, говоря, что нельзя найти худший способ тратить деньги, чем, подобно Кольберу, на оплату труда сочинителей ребусов, надписей и стишков. Но тут он почему-то поменял свои взгляды и сказал сыну, что Академию надо возродить и сохранить. В тот же день Шарпантье, Кино и Тальман пошли к Лувуа. Я не пошел из-за боязни наговорить чего-нибудь обидного в ответ на его насмешливые фразы, которые мне могут не понравиться. Лувуа спросил, сколько их. „Нас четверо!“ — ответили они, назвав и меня. Лувуа сказал: „Не может быть! У него довольно дел в строительстве!“ Дважды Шарпантье называл мое имя и дважды Лувуа повышенным тоном подчеркивал, что я не являюсь членом Академии. Тогда все трое предложили Фелибьена, и Лувуа согласился и отправил их работать.
Вот так я был исключен из Малой академии, где, конечно, с удовольствием продолжал бы работать, но нужно было пережить и это унижение».
1684
…Перро проснулся от прикосновения чьей-то руки. Карета остановилась. Слуга приготовил горячий завтрак и предложил хозяину его отведать.
Шарль осторожно, с помощью слуги, сошел на твердую землю: затекли ноги. Он сделал несколько шагов, вдохнул свежий морозный воздух и огляделся. До самого горизонта лежала земля, рассеченная рядами виноградников. На зиму кусты были укрыты, но весной они снова дадут сочную ягоду. Черные вороны низко летали над землей. Один из них опустился на крышу кареты, другой важно шагал по земле невдалеке от низкого складного столика, на котором слуга раскладывал завтрак.
Шарль с удовольствием съел горячую, сочащуюся жиром куриную ножку с гречневой кашей, отведал паштета, густо намазанного на хлеб, и все это запил подогретым вином. На сладкое съел вафлю, несколько ломтиков засахаренной груши и был готов к продолжению поездки.
Слуги по заведенному обычаю доели остатки обеда и заняли свои места: кто на козлах, кто на запятках. Изредка Шарль приглашал их в карету, чтобы они могли отогреться. Шарлю не нужны были больные слуги.
— Далеко ли до Вири? — спросил он слугу, который сел напротив. Слуга кутался в меховое одеяло, которое ему дал хозяин.
— К обеду будем, — последовал лаконичный ответ.
…Шарль хорошо знал эти места. Помнил, что виноградники сменят пахотные земли, затем небольшие рощицы, потом придется взбираться на холмы, откуда, наконец, откроется вид на Вири — село, обрамленное двумя неглубокими речками и обильное родниками. Все родники стекали в пруды, их было несколько. Они же пополняли и бассейны фонтанов, которые зимой замирали.
Подъехали к окраине села, когда уже начало смеркаться. Крестьяне, завидев карету, издали снимали шапки и кланялись.