Шаровая молния 3

Гор Александр

К 21 декабря 1941 года от трудящихся Советского Союза поступило в фонд обороны родины денежных средств 1396,3 миллиона рублей деньгами, на 1607 миллионов рублей облигаций государственных займов, много платины, золота, серебра, драгоценных вещей. Непрерывным потоком поступают в фонд обороны продукты сельского хозяйства. Колхозники сдали 21501 тонну зерна, 11780 тонн птицы и скота, 10310 тонн молока и молочных продуктов, 5685 тонн картофеля и корнеплодов'.

— Люди воюют, а мы тут сидим, — тяжко вздохнул Немоляев. — Да я знаю, знаю, Олег Владимирович, что мы очень важными делами занимаемся. Нам Николай Николаевич уже объявил, что

не отпустит нас на фронт, пока мы не подготовим себе смену… А может, нам кого-нибудь послать к нему в госпиталь, чтобы порадовать его нашими успехами? Говорят, хорошие новости тоже способствуют выздоровлению.

6

На лицо танкиста было страшно смотреть: сплошные бугры от ожогов, ещё только-только начавшие затягиваться молодой кожей, одного глаза нет. Нет и нескольких пальцев на закутанных в бинты руках. Но при этом он пел! И здорово пел. Одну из тех песен, которые Демьянов подарил «Эстрадному ансамблю Аркадия Шварца» во время осенней встречи с тем. Разумеется, не свою, а «сплагиаченную» из будущего. Хотя, насколько помнил Николай, она вошла в репертуар некоторых исполнителей после выхода на экраны фильма «На войне как на войне», но была сочинена кем-то явно не позже 1943 года.

По полю танки грохотали,

Солдаты шли в последний бой,

А молодого командира

Несли с пробитой головой.

По танку вдарила болванка,

Прощай, родимый экипаж.

Четыре трупа возле танка

Дополнят утренний пейзаж.

Машина пламенем объята,

Вот-вот рванёт боекомплект.

А жить так хочется, ребята,

Но вылезать уж мочи нет.

Нас извлекут из-под обломков,

Поднимут на руки каркас,

И залпы башенных орудий

В последний путь проводят нас.

И полетят тут телеграммы

Родных и близких известить,

Что сын ваш больше не вернётся

И не приедет погостить.

В углу заплачет мать-старушка,

Смахнёт слезу старик-отец,

И молодая не узнает,

Каков танкисту был конец.

И будет карточка пылиться

На полке пожелтевших книг.

В военной форме, при петлицах,

Но ей он больше не жених.

Разумеется, подошёл к парню и поинтересовался, откуда тот её знает. Не ошибся, подумав про Аркашу: Шварца концертная деятельность всё-таки заносила на Юго-Западный фронт, где воевал мотострелковый батальон 6-го Львовского мотострелкового полка войск НКВД, оперативно подчинённый 10-й танковой бригаде РККА. В составе которого и брал городок Обоянь под Курском старший сержант Маточкин, командир БТ-7.

В конце декабря их лёгкий танк БТ-7 чекистского батальона вышел победителем из схватки с тремя немецкими средними «тройками». Одну из вражеских машин Маточкин поджёг последним остававшимся в боекомплекте бронебойным снарядом. А потом механик-водитель рванул с места и вывел из строя оба оставшихся Pz-III таранным ударом по ведущим колёсам. После тарана сохранившая ход «семёрка» ещё и сумела оттолкать фашистский танк с повреждённой ходовой к обрыву и сбросила в реку. Но сама получила снаряд в корпус и сгорела. Из «трёх танкистов, трёх весёлых друзей» в живых остался лишь старший сержант, всё-таки сумевший выбраться из пылающей машины.

Разумеется,

столь «упадническую», «пораженческую» песню артисты исполняли не со сцены, а во время застолий, устраиваемых для них бойцами. Но стихи на мотив песни про молодого коногона, известной советским людям по одному из довоенных фильмов, мгновенно стали популярны среди танкистов. За жизненную правду, описываемую в ней: слишком уж часто боевая реальность приводила к ситуациям, когда два-три-четыре (в зависимости от численности экипажа) трупа возле танка «дополняли утренний пейзаж». И сколько ещё вот таких изувеченных маточкиных будут с искренней болью в голосе выводить строчку «и ей он больше не жених»?

Нет, ещё одна не менее жестокая правда, известная пока что только троим «попаданцам» из будущего заключается в том, что даже такие, как Маточкин, с изувеченными огнём лицами, со сгоревшими пальцами, лишившиеся ноги или руки, не останутся без жён. Просто потому, что после войны абсолютно здоровых неженатых мужиков останется слишком мало. Николай когда-то читал, что из ста парней, которым в 1941 году исполнилось восемнадцать лет, с фронта вернулось только трое. Может быть, в этом варианте истории будет на несколько человек больше. Но всё равно слишком мало! Вот и перестанут воротить нос от изувеченных их сверстницы, когда поймут, что другого мужа им не сыскать. Да что там далеко ходить, если дед Демьянова по материнской линии, когда встретил бабушку, медсестру в госпитале, не мог не только говорить из-за перебитой пулей немецкого снайпера нижней челюсти, но и даже есть нормально? Инвалид в двадцать лет.

Разработку мышц Демьянов не прекратил, даже несмотря на ворчание лечащего врача. Мало того, теперь при каждой возможности до боли в руках тискал эспандер. И дело пошло на лад: тремор пошёл на убыль, да так, что теперь Николай не опасался порвать газету, беря её двумя руками. А там и корявые буквы научился писать тупым (чтобы не поломать сердечник) карандашом. И, порадовавшись этой победе над недугом, запросился домой.

Это событие совпало с новым появлением в госпитале Галины. Как показалось Николаю, даже чуточку пристыженной.

— Он извинился передо мной, — пояснила она.

— Кто?

— Тот самый лейтенант госбезопасности, который требовал, чтобы я ходила к тебе. И я подумала, что с моей стороны действительно было бы свинством, если бы я перестала приходить к тебе. У меня ведь тоже в Москве не так уж и много людей, которые относились бы ко мне хорошо, не держа при этом каких-нибудь задних мыслей.

Да, уж. Москва слезам не верит. Только кто тебе, красавица, сказал, что глядя на тебя у Николая свет Николаевича, уже почти два месяца томящегося в госпитале, не возникает никаких «задних» мыслей? Впрочем, при взглядах не только на тебя, но и на любую другую симпатичную женщину. Пусть грубо обрываемые в зародыше тут же всплывающим в памяти образом Киры, но ведь возникают.

— Что ты сказал?

— Что Москва слезам не верит. Банальность, но не единожды подтверждённая жизнью.

— И… И я не против, если ты будешь иногда видеться с Колькой. Ты прав: он не только мой, но и твой сын.

Домой его пообещали отпустить в понедельник 19 января, если не ухудшится состояние. Но ни о каком выходе на службу речи не идёт: минимум месяц следует отсиживаться «на больничном», пить порошки, капли и трявяные настои и раз в неделю появляться в госпитале у лечащего врача.