Шатаут
Шрифт:
Как бы он меня ни подкалывал, обойтись какое-то время без секса было целиком и полностью моим решением. Знакомство с Серафиной в «ИксЭс» оказалось настолько приятным, что я больше не был заинтересован в ком-либо еще. Я воспринял это как знак, что стал слишком рассеян, и решил на некоторое время сосредоточиться на других вещах. Точнее, на одной конкретной вещи – на хоккее.
Так или иначе, с момента своего возвращения в город я уже проигнорировал несколько сообщений с приглашением весело провести время. К одному даже прилагалась фотография топлес. При желании я легко мог найти, с кем
– Как скажешь, Тай, – Чейз переводит взгляд на Далласа, который ошеломленно стоит рядом с нами и даже не думает переодеваться. Такими темпами тренировка пройдет без него, а он даже не заметит. – Перестань пускать слюни по своей девушке и переодевайся, Уорд. Миллер с нас семь потов сгонит, если из-за тебя тренировка начнется позже.
Как и предполагалось, Даллас не отвечает. Чейз наклоняется, чтобы толкнуть его. Я фыркаю от смеха, когда Даллас чуть не врезается в стойку со своим снаряжением и, пошатнувшись, бросается вперед, чтобы сохранить равновесие. Он вскидывает голову со смущенной улыбкой на губах.
– Прошлую неделю Шив провела во Флориде, – жалуется он, откладывая телефон. – Это же так долго.
– Каким же неженкой ты стал, – прищурившись, качает головой Чейз.
– Кто бы говорил, – осекает Даллас.
К моему облегчению, они начинают обсуждать поездку парочками, которую запланировали на День святого Валентина, потому что, как ни крути, они оба неженки. Поскольку эта тема избавляет меня от вопросов о моей сексуальной жизни или ее отсутствии, я не жалуюсь.
Не обращая внимания на разговоры о цветах, вине и прочей ерунде, которую они запланировали, я отворачиваюсь и притворяюсь, что полностью сосредоточен на переодевании. Так ни у кого больше не возникнет желания надоедать мне. К счастью, «отвалите», явно написанное на моем лице, срабатывает.
Я возвращаюсь мыслями к Серафине, пока завязываю шнурки на коньках. Подвал всегда был моей территорией, так что я не привык делить свое пространство. Это значит, что мне придется внести некоторые изменения в свою рутину. Например, больше не заявляться в ванную голым. Или, может, вообще перестать спать голышом.
Но опять же, Чейз сказал, что она любительница потусить, которая редко остается дома. Возможно, так эту катастрофу будет легче разрулить.
Но, с моим-то везением, вряд ли.
– О черт. Ребята, вы видели письмо, что тренер отправил? – взволнованный голос Далласа вырывает меня из раздумий. Когда я поднимаю глаза, то вижу, как он снова держит телефон в руке, шокировано таращась на экран.
– А? – рассеянно спрашиваю я, застегивая нагрудный щиток. – Какое письмо?
– Черт, я не видел, – строит гримасу Чейз. – Он в неделю по тридцатке отправляет. То какая-то дополнительная информация, то обязательная тренировка. Кто вообще все это читает?
– Это важное. Он написал…
Позади нас раздается свист. Пораженные, мы оборачиваемся и видим тренера Миллера, а рядом с ним – высокого парня в красной толстовке «Соколов». Он, насколько мне известно, не учится в Бойде – я видел его игру в стартовом составе команды соперников.
– Что за хрень? – выдыхает себе под нос Чейз так тихо, что слышим
– Вот о чем я и пытался рассказать, – шипит Даллас.
Я в замешательстве оглядываюсь. Как лучший нападающий «Вудбайна», Рид Холлоуэй в этом сезоне является одним из лидеров дивизиона. Я знаю, как защитить ворота, но нет ничего более тревожного, чем видеть, как этот парень несется по льду, в очередной раз прорвавшись через нашу оборону. Вот насколько он хорош.
А еще он полный придурок, как и большинство наших соперников. Он то и дело слишком высоко заносит клюшку или забрасывает слишком близко к воротам, а каждый раз, когда мы играем на их территории, он заводит толпу скандировать мое имя. Я уже научился не обращать внимания на подобные глупости, но это все равно ужасно раздражает.
– Добрый день, парни. Как я уже сказал в своем письме, в этом семестре к нам присоединится новый игрок, – тренер Миллер указывает красным блокнотом на возвышающуюся фигуру Рида. – Это Рид Холлоуэй, наш новый младший нападающий. Многим из вас он знаком как игрок «Пантер», в предыдущей команде он с лихвой продемонстрировал свои навыки. Остальные же познакомятся с ним поближе на предстоящих тренировках. Я надеюсь, что все примут его с распростертыми объятиями как равноправного члена команды, – он обводит комнату стальным взглядом, который многозначительно задерживается на Чейзе. Логично, учитывая, сколько времени тот провел в штрафниках на матчах против «Вудбайна».
По всему залу разносятся робкие и не совсем искренние приветствия. За напускным дружелюбием скрывается явное нежелание принимать Рида в команду. Смена состава в середине сезона – явление почти неслыханное, и на то есть веские причины. Это портит динамику.
Рид, который выглядит таким же счастливым, как и мы (то есть жалким), направляется к своему шкафчику. Должно быть, случилось что-то ужасное, раз он перевелся в такой спешке. Пусть мне и любопытно, но не настолько, чтобы выяснять подробности.
Мы заканчиваем переодеваться, пока тренер Миллер прогоняет план тренировки. Он уже перестроил нападающих, поставив Рида в первую линию с Далласом и Чейзом. Последний совсем не рад данному открытию и чертыхается себе под нос, натягивая красное джерси. По крайней мере, перемены на льду не касаются меня напрямую. Иначе я тоже был бы раздражен.
Все остальные выходят из раздевалки, в то время как мы остаемся в стороне, намеренно медля, чтобы выиграть время. Чейз, проводив взглядом выходящего через вращающуюся дверь Рида, поворачивается к нам. На его лице отражается то же напряжение, которое я и сам ощущаю.
– Херня какая-то, – он хватает со скамейки бутылку с водой и сжимает ее так, словно пытается задушить.
– Остынь, мужик, – взмахивает руками Даллас, как бы говоря «полегче». – Все наладится, стоит только привыкнуть к новому распорядку. Хочешь ты это признать или нет, но Рид тот игрок, которого ненавидишь, когда он играет против тебя, и любишь, когда он в твоей команде.
В хоккее всегда так. Но я все равно готов поспорить, что Рид – придурок.
Когда никто из нас не отвечает, Даллас продолжает: