Шрифт:
Костер догорал не спеша, и Тимофей задумчиво смотрел на огонь. Ему нравилось, как горит листвяг. Дрова из лиственницы горели нехотя, делая одолжение человеку. С небольшими и редкими языками пламени костер отдавал тепло углями и был похож скорее на топку маленького паровоза. Вскипятить воду на таком жаре – минутное дело. «Благородно горит, с достоинством», – каждый раз думал Тимофей, сидя на привале около костра. Шагая к своему зимовью, останавливался именно здесь, на границе лиственничного леса, перед подъемом на перевал, отделяющий его от избушки, где ему предстояло
От поселка он прошел вверх по реке, покрытой льдом. Подъем почти незаметен, и тащить за собой сани не составляло труда. У русла маленького ручья, впадающего в реку, постоял, вспоминая с благодарностью Бориса, у которого когда-то квартировал, оказавшись в этих местах. Тот погиб несколько лет назад, попав под сель, сошедший именно здесь. Затем перетащил сани через камни и стволы деревьев, завалившие тропу, и часа через два там, где река делает резкий поворот на запад, таежник, зная, что впереди водопад, сошел со льда реки и, угадывая тропу между деревьев, резко набиравшую высоту, поднялся метров на триста. Немного постоял, любуясь видом замерзшей в падении воды, глядя в ущелье, прорезанное водой за тысячи лет. По поверью коренных жителей этих мест, здесь жили духи, и если стоять молча, то услышишь их зов. В тридцатых годах прошлого века для кочевников были рублены дома и власти определили им жить в поселке, пасти стада оленей, а зимой заниматься соболиным промыслом. Молча, вроде и подчинившись, коренное племя кочевников стало вести оседлый образ жизни, хотя на самом деле мужчины рода круглый год жили в тайге: кто-то пас оленей, кто-то охотился. Домой приходили, чтобы обеспечить родных мясом, да еще сдать пушнину. Тайгу вокруг поделили на участки и каждый закрепили за главой какой-нибудь семьи. Право охоты на таком куске тайги переходило от отца к старшему из сыновей. Изредка, если кто-то не оставлял после себя наследников, поселковый совет решал, кому передать охотничьи угодья, и, как правило, это были ближайшие родственники, а в крайнем случае друзья ушедшего. Аборигены, как и их предки, по-прежнему поклонялись своим божкам и приносили им жертвы, сжигая в печке кусочки оленьего мяса или маленькие кусочки ткани, отрезанные от их одежды, прося таким образом благосклонности богов и удачи в охоте. А удача очень нужна была, поскольку мясо в поселок вертолет не доставлял, сказано же: «Вокруг тайга, и зверя в ней много. Официально разрешать незаконную охоту не будем, но и штрафовать за нее не будем, закроем глаза!» Вот так и жили люди в этом глухом медвежьем и соболином крае.
Постояв немного у водопада, охотник пошел дальше к перевалу, минуя по пути маленькое покрытое льдом озерцо, на берегу которого стояло невысокое засохшее дерево, сплошь покрытое цветными тряпочками, привязанными к ветвям. Коренной народ верил, что если помыть глаза его водой, то у охотника никогда не будут болеть глаза, зрение останется острым до старости и удача не покинет его.
Часа через три охотник подошел к перевалу. Сидя у костра, он достал сигареты «Памир» с изображением путешественника в походной одежде, с рюкзаком и посохом, стоящего на вершине горы и смотрящего вдаль. Сунул ветку в угли, подождал, чтобы та вспыхнула. Прикурил. Вокруг него в поисках хоть каких-нибудь крошек суетились бурундуки, подходя чуть ли не к самому костру. «Может, помнят они меня, ведь каждый раз останавливаюсь у этого костровища?» Рассуждая, Тимофей глубоко и с блаженством затянулся табачным дымком. Пробовал Тимофей и другие, в том числе заграничные сигареты и твердо для себя решил, что лучше его любимого Памира ничего нет. Немного терпкие и не то чтобы очень крепкие сигареты зимой, казалось, помогали согреться, а летом, когда припечет солнце и лиственница вместе с мхом издают дурманящий запах самой первозданной природы, дым этих сигарет, пощипывающий глаза, помогает думать о себе и о своем маленьком месте в огромном мире тайги, сопок, перевалов…
Ему вспомнилось, как нанялся он проводником к заезжим туристам, решившим побродить по этим местам. Городские жители, сидя у костра и закуривая, только и щелкали своими зажигалками, а кое-кто, стараясь казаться бывалым путешественником, чиркал спичками. Тимофей наблюдал за ними и в душе подсмеивался: «Невдомек им, что настоящий таежник никогда не будет доставать зажигалку, сидя у костра, и не истратит спичку, а прикурит веточкой или щепкой от горящих дров».
Легкий морозец пощипывал щеки, и редкий пушистый снег создавал настроение покоя и уверенности в завтрашнем дне. В этом году снег лег уже в конце октября. И в начале ноября, когда горные речушки и ручьи схватило льдом и по ним можно было идти с санями за спиной, как по дорогам, значительно облегчающим путь, охотники из их таежного поселка потянулись к своим зимовьям, таща за собой сани с продуктами, лекарствами, куревом, спичками… Каждый из них еще поздней осенью побывал в своей избушке, проверив запасы в зимовье.
Тимофей решил выкурить еще одну сигарету перед подъемом на перевал, ведь там, наверху, передохнуть не удастся: ветер как в трубе продувал небольшую площадку, расположенную между гор, и пронизывал путника насквозь, заставляя того как можно быстрее пройти ровное место и спуститься с перевала. Закурив, охотник вспомнил сегодняшнее утро и расставание с женой Варей.
Еще задолго до рассвета Тимофей проснулся, чтобы отправиться в дальний путь и пройти по твердому насту: солнце припечет днем, снег станет мягким и идти будет трудно, а откладывать задуманное и менять свои планы он не любил. Жена уже была на ногах и суетилась у печки: и щи, и картошка были готовы, и Тима сразу же, не теряя зря времени, поел, оделся во все походное и ненадолго задержался в сенях. Варя обняла его, поцеловались, и, как всегда, по щекам жены потекли слезы.
– Вроде не впервой, – произнес Тимофей низким прокуренным голосом, обнимая жену и ласково гладя ее по волосам; он и сам каждый раз с трудом переносил разлуку.
– Ступай, – тихо сказала Варвара.
Все дальше уходил он от избы и уже чуть виднелся в свете луны, когда жена трижды перекрестила его вслед, повторяя про себя: «Бог тебя хранит!»
Конец ознакомительного фрагмента.