Шатун. Варяжский сокол
Шрифт:
– И ты полагаешь, что каган видел это письмо?
– Не знаю, – пожал плечами Карочей. – Но слухами земля полнится. И если о грядущем заговоре прознали персы, то почему бы о нем не прознать и Тургану. Казнить без причины своего старшего сына и его ближников он не может. Мало ли какие слухи ходят по Итилю. Да и письмо еще само по себе не доказательство, его ведь можно просто подделать. В любом случае казнь сына, пусть и виновного, любви народа кагану не добавит. Не говоря уже о ближниках Обадии, людях влиятельных и далеко не слабых, способных противостоять кому угодно, даже самому кагану.
– Хочешь сказать, что Турган собирается устранить нас всех чужими руками?
– А почему же нет, уважаемый бек, – обворожительно улыбнулся собеседнику Карочей. – Ган Бегич подставит Обадию, боярин Драгутин ударит, и угроза исчезнет по крайней мере на ближайшие десять лет. Пока не подрастет Ханука и не заявит о своих притязаниях во весь голос.
Первой же мыслью, пришедшей в протрезвевшую голову Вениамина, была мысль о шантаже. Но, пораскинув мозгами, бек ее отбросил. Гану Карочею незачем убивать рабби Зиновия и рыться в его вещах, кроме того, скиф просто не умеет читать. Ну и наконец, ган и без того знает о заговоре практически все. И если бы он захотел предать своих соратников, то сделал бы это, не прибегая к трюку с письмом. Да и зачем гану смерть Обадии и Жучина, которые все эти годы
– Мне нужно это письмо, ган Карочей. Я готов заплатить за него любую сумму.
– А какую именно, уважаемый бек? – спросил Карочей. – Ведь ты же знаешь наших ганов, это не те люди, которые даром отдают понравившуюся вещь.
– Десять тысяч денариев, – твердо сказал Вениамин.
– Это приемлемая плата, – кивнул головой Карочей. – К сожалению, Джелал уже покинул Итиль, но здесь находится приказный, который, возможно, знает, с кем из ганов перс в последние недели вел дела. Ты сам поговоришь с Обадией, уважаемый бек, или это сделать мне?
– С Обадией говорить буду я, – жестко проговорил Вениамин, – а тебя, ган, я попрошу помолчать, хотя бы до завтрашнего утра.
– Я буду нем как рыба, уважаемый бек, – сложил руки на груди скиф.
Карочей был доволен прожитым днем. Ход с письмом грозил большой опасностью самому гану, ибо Вениамин-бек, человек далеко не глупый, мог заподозрить его в шантаже и даже предательстве. Но, к счастью, все обошлось. Хотя победу праздновать еще рано. Теперь следовало найти счастливого обладателя опасного письма, а точнее человека, который мог таковым являться в глазах уважаемого Вениамина. Такой на примете у Карочея имелся, но работа с ним требовала немалых усилий и ювелирной точности в словах и поступках. Впрочем, десять тысяч денариев вот так просто в руки не даются. В последнее время Карочей почувствовал вкус легких денег. И деньги полюбили его, золото прямо-таки липло к его рукам. Оставалось только подсчитывать прибыль и пускать ее в оборот, дабы не остаться внакладе. Ибо на носу война, а война требует больших расходов. Почему бы Карочею, через подставных лиц естественно, не поучаствовать в выгодном деле и не ссудить каган-бека Обадию, нуждающегося в золоте, приличной суммой. Почему на войне должны наживаться только рахдониты, и чем скиф Карочей хуже того же Вениамина, тем более что они оба теперь иудейской веры?
Обадия внимательно выслушал рабби Вениамина. Каган-бек был практически трезв, видимо, новое назначение не столько обрадовало, сколько озаботило его. Отцу он, конечно, не верил, а потому к опасениям Вениамина отнесся с большой серьезностью. Любая война чревата не только победой, но и сокрушительным поражением. А на хазарских ганов полагаться нельзя. Славяне и асы без большой охоты пойдут в Русаланию, а печенеги годны лишь для набегов. Нужна стальная когорта, на которую Обадия мог бы опереться в борьбе с врагами как внутренними, так и внешними.
– Сегодня я, кажется, нашел бека для своей гвардии, – сказал Обадия, глядя прямо в глаза Вениамину. – Я тебя имею в виду, уважаемый рабби.
Вениамину ничего другого не оставалось, кроме как склониться перед каган-беком в поклоне. Эту гвардию еще предстоит сформировать, но главное у них для этого есть, и это главное – деньги.
Глава 3
Атаманы
Ладьи боярина Драгутина появились возле недостроенной крепости Варуны вместе с весной. Воислав Рерик с интересом оглядел высокие стены, сложенные из огромных камней, и пришел к выводу, что на юге строить умеют не хуже, чем на севере. Величественное сооружение возвышалось на берегу Северского Донца, надежно прикрывая пашни и пастбища Русалании от непрошеных гостей. Непрошеные гости в этих местах, впрочем, появлялись редко, уж слишком громкая слава шла о здешних обитателях. Прежде русы ни о каких крепостях и не помышляли, считая их строительство бесполезной тратой времени. Ибо самой надежной защитой руса был меч, а жизнь его большей частью проходила в ладье, а не на берегу. Русаланы, как и ротарии-руги, жили набегами, грабя побережье моря, которое многие так и называли Русским, отдавая дань уважения его истинным хозяевам. Но на берегах Дона и его притоков обитали с давних времен славянские и скифские роды, промышлявшие скотоводством и земледелием. Они хоть и признавали власть атаманов, но чисто номинально, платя им символическую дань. Впрочем, русы в этой дани и не нуждались. Бог воинской добычи Перун, которому присягали русы, не оставлял своих преданных ближников вниманием и поддержкой, даруя им победы и на море, и на суше. Атаманы признавали в кагане верховного вождя, но только до той поры, пока потомки туранца Булана приносили жертвы славянским богам и соблюдали ряд, установленный богом Родом. Битюс был последним из каганов, который, уже приняв иудейскую веру, уважил Перуна и остальных славянских богов. Но его сын Турган оказался глупее отца: он не только отказался от освященного предками ряда, но и поставил свои законы выше славянской правды. Он посягнул на права богов, а такое прежде никогда не прощалось в Руси, а уж тем более в Русалании. Атаманы не только отказались сами выплачивать дань кагану-отступнику, но и не позволили это сделать окрестным славянским и скифским племенам. Тургановых сборщиков изгнали из Русалании с великим позором, а кагану велено было сказать, что вероотступникам дороги на Дон нет. Атаманы отлично понимали, что в Итиле вряд ли спокойно проглотят нанесенную обиду, а потому и не стали возражать, когда сын киевского князя Яромира решил поставить на Северском Донце крепость Варуну, дабы прикрыть урсов и славян, пришедших из радимецкого княжества на пустующие земли. Среди пришельцев верховодил ган Искар, сын Лихаря и внук гана Листяны, хорошо известного в Русалании своей удачливостью в набегах. Атаманы встретили Искара как равного и после прохождения необходимого в таких случаях обряда приняли его в свою среду. Вместе с ганом Искаром клятву Перуну принесли и двести его мечников, выходцев как из знатных, так и из простых радимецких и урусских родов.
С атаманом Искаром Воислав Рерик столкнулся уже на варунской пристани. Рослый светловолосый урс с поразительно синими глазами первым делом обнялся почему-то с боготуром Осташем, а уж потом с боярином Драгутином. Рерика удивило несомненное сходство между атаманом и даджаном, хотя, по слухам, Искар доводился боярину всего лишь зятем. Боярин Драгутин привел в Варуну более тысячи мечников, но крепость была настолько велика, что поглотила их без всякого труда. Ворота захлопнулись за пришельцами, и огромные поворотные колеса, расположенные в вежах, подняли мост, переброшенный через довольно широкий ров. Особой необходимости в подобных предосторожностях не имелось, но атаману Искару, видимо, хотелось продемонстрировать боярину, что времени он зря не терял и готов ко всяким неожиданностям. Впрочем, мост тут же опустили, ворота вновь распахнули настежь, и строительная суета внутри и вокруг крепости продолжилась. Внешние стены Варуны были уже готовы, полным ходом шло возведение угловых башен, да и внутри крепости строились дома, предназначенные для ее обитателей. Здания возводились в основном из камня, а деревянным в крепости был только храм Перуна, покровителя русов-ротариев. Рядом с храмом располагались палаты атамана Искара, ставленные в два яруса, – уже практически готовые, за исключением крыльца, над которым сейчас трудились камнерезы. А далее по всей крепости в строгом порядке стояли дома ротариев и мечников. Иные уже подведенные под крышу, а иные еще недостроенные. Воислав проследил, чтобы сотня его ротариев была устроена со всеми возможными удобствами. Все же не простые мечники, а истинные русы, имеющие право не только на любовь богов, но и на почтительное отношение простолюдинов. Что же касается вождей, то их атаман Искар пригласил в свои палаты, дабы они могли разделить с ним кров и пищу. Гостей, видимо, ждали, поскольку столы в гридне уже ломились от яств. Из снующей вокруг толпы служек и служанок Воислав без труда выделил красивую молодую зеленоглазую женщину в богатом наряде – именно она распоряжалась всем хороводом, и именно она поднесла здравную чашу сначала боярину Драгутину, а потом всем остальным гостям.
– Ляна, жена гана Искара, – пояснил Рерикам боготур Осташ.
Воислав осушил здравную чару с достоинством, а Сивар с Труваром отчего-то залились ярким румянцем под взглядом зеленых глаз. Старшему брату пришлось ткнуть близнецов локтями, чтобы не пялились без зазрения совести на чужую жену и не роняли тем княжеского достоинства. Молодой новгородский боярин Вадим, стоявший рядом с боготуром Осташем, хмыкнул в отрастающие усы и расплылся в ослепительной улыбке. Зато средний сын князя Гостомысла, Избор, расцеловался с хозяйкой, ибо ему она доводилась племянницей.
– А мы? – вдруг встрепенулся Сивар. – Мы же ей тоже не чужие, коли наша мать Умила ее матери Всемиле доводится родной сестрой.
– Обойдешься, – строго осадил брата Воислав. – Прежде чем в родню набиваться, надо дары хозяйке поднести. А мы как назло прибыли налегке. Здесь в Руси люди гордые, даже дед Гостомысл нас не столько гладил, сколько глазами стриг.
Великий князь Новгородский действительно принял варяжских внуков без особой сердечности. Тому имелись веские причины. Во-первых, Гостомысл не слишком жаловал своего зятя князя Годлава, который в юные годы был одним из самых буйных ротариев кагана Славомира и попортил новгородцам немало крови. Собственно, и дочь Гостомысл ему отдал только для того, чтобы отвязаться от настырного князя, без зазрения совести разорявшего земли славян беспрестанными набегами. Война тогда меж ругами и новгородцами шла нешуточная, и только брак Годлава и Умилы привел к окончательному замирению сторон. Во-вторых, Гостомысла не могли не тревожить слухи о намерении кагана Славомира протолкнуть старшего из Рериков в каганы Юга. Сны снами, но, чтобы добраться до булавы, символа власти кагана, придется пролить реки крови. Зачем зря кружить голову и без того беспутному мальчишке. Этак он все племена Руси и Хазарии меж собою перессорит. Между прочим, и род самого Гостомысла уходит корнями в арийскую старину, когда еще не было ни славян, ни германцев, ни кельтов, и вервь русов выкликала одних для всех верховных вождей. И каганову булаву держал в руках не только Додон, но и Вандал, отец князя Владимира. Именно Владимир Старый привел словен новгородских, радимичей и вятичей из вендских земель в земли Руси, которая была прародиной всех арьев и где по сию пору жили и живут их кровные братья урсы и скифы. Руги слишком возгордились своей силой и любовью к ним бога Световида. Но ведь Световид, родной брат Перуна, не чужой и новгородцам, в Ладоге ему служат волхвы со всем старанием, и главный из них, кудесник Вадимир, уже выразил осторожное сомнение по поводу пророчеств кудесника Велимира. Правда, боярин Драгутин успокоил князя Гостомысла, что речь идет всего лишь о Соколе, одолевшем Гепарда, ставшего Драконом-Змеем. И что пророчество это можно толковать по-разному. Вовсе не обязательно, что Соколом окажется именно Воислав Рерик, да и каган Турган еще не объявлен Велесовыми волхвами Змеем, хотя по делам своим вполне этого заслужил. Князь Гостомысл согласился с боярином в оценке поганых деяний нынешнего кагана, но настоятельно посоветовал ему присматривать за спесивыми Рериками, даром что они его родные внуки, иначе эти сыновья буйного князя-ротария много чего могут натворить. Ну а в подтверждение своей преданности общему делу князь Гостомысл послал в Русаланию пятьсот испытанных мечников во главе со своим средним сыном Избором и обещал в случае войны с каганом прислать еще по меньшей мере пять тысяч ратников на помощь атаманам. Пусть в Хазарии не думают, что Русь можно взять голыми руками. Вече новгородское уже давно приговорило: считать кагана Битюса и его принявших чужую веру потомков изменниками и дани им больше не платить. И коли русаланы приняли такое же решение, то стоять им ныне с новгородцами плечом к плечу на рати против Навьего мира, восставшего против прави, завещанной нам славянскими богами.
Боярин Избор изложил устное послание своего отца атаманам, собравшимся за пиршественным столом. Атаманы сидели вперемешку с прибывшими вождями. В Русалании атаманов насчитывалось более пяти десятков, за каждым из которых стояли от ста до двухсот ротариев, они и выбирали их из своей среды. Среди атаманов попадались люди разных племен и разных родов, в том числе и не из самых знатных, но подавляющее большинство их составляли наследственные ротарии, чьи отцы, деды и прадеды бороздили на своих ладьях Русское море с незапамятных времен. Вервь русов хоть и не была закрыта для пришлых, но далеко не каждому желающему удавалось в нее попасть. Ротариев отбирали строго, а выполнение клятвы, которую они давали Перуну, далеко не каждому витязю оказывалось по плечу. Молодежь из простых родов ныне шла в хазары, ибо хорошие мечники требовались везде, а доля хазара, получающего плату от ганской или кагановой казны, куда проще, чем доля руса-ротария, которому платит Перун. Эту плату ведь еще взять надо, а добычи без крови не бывает. Русалания управлялась атаманским кругом, но самые важные решения принимались на вече всех русов-ротариев. Боярин Драгутин это знал, а потому не удивился сдержанной реакции хозяев на горячие призывы князя Гостомысла, которые в столь яркой речи донес до них его сын, боярин Избор. Кроме всего прочего, за столом у Искара собралась всего лишь пятая часть атаманов, и принимать решение за отсутствующих они просто не могли.