Шатун. Варяжский сокол
Шрифт:
– Но ведь у него же крылья были… – попробовал оправдаться слегка приободрившийся Пяст.
– Пить надо меньше, – зло ткнул его кулаком в шею Святополк. – Уходим все, и побыстрее.
Боярин Пяст не чаял, как до дома добрался. И, не обращая внимания на встревоженного отца и удивленного князя Горазда, сразу же припал губами к серебряному кубку с вином. Пил он долго, давясь и захлебываясь веселящей жидкостью, а потом упал на лавку и неожиданно даже для себя заплакал.
– Допьется он у тебя, боярин Любомир, помяни мое слово, – в сердцах воскликнул Святополк. – Опять Черный Ворон ему привиделся! А где княжич Дир?
– Упился, – усмехнулся Горазд. –
– Так сладилось дело, воевода, или нет? – рассердился боярин Любомир.
– Хахаля Рудягиной женки мы убили, а тот ли он, или не тот, ты у сына спроси. Я с этим Соколом брагу не пил.
– Он это, – неожиданно икнул Пяст и вновь потянулся к вину. – Сначала он мне Черным Вороном показался, а уж потом, со второго раза, я его опознал. Белокурый, с черными усами, и кинжал торчит прямо из сердца.
– Значит, Рерик, – облегченно вздохнул боярин Любомир и отобрал у сына наполненный кубок: – А ты что сопли распустил – покойников прежде не видел?
– Говорю же, показалось! – всхлипнул Пяст.
– А ты ничего странного не приметил, воевода? – спросил на всякий случай Горазд.
– Тихо вошли. Куделя ему даже вскочить не дал. Ударил кинжалом прямо в сердце. Он зарычал и упал на спину. Для верности мы ему еще пару раз нож под ребро сунули. Кровищи из него натекло, как из доброго быка. Женку связали и заткнули ей рот. Из челядинов никто даже не пикнул и носа навстречу не показал. В округе нас тоже никто не видел. Все сделано чисто. Теперь следует подождать, что скажут ротарии.
Но ротарии почему-то молчали. Словно и не было на этом свете никакого Воислава Рерика. По Киеву пошел слух, что в доме купца Рудяги убили Черного Ворона, залетевшего из Навьего мира на зов хозяйки. Иные говорили, что не убили, а только поранили. И что тот Ворон долго еще кружил по Киеву, предвещая беду. Киевляне толпами ходили к дому купца Рудяги, но ничего достойного внимания так и не увидели.
– Да брешут поди, – махнул рукой боярин Облога. – Какой еще Черный Ворон?
– Говорят, тот самый, что Сарай разорил, – пояснил боярин Ратмир.
– Так ведь Сарай ротарии разорили, – удивился боярин Всеслав.
– А на торгу слух идет, что всю сарайскую старшину закружил навий хоровод. Закружил и за собой увлек. Вот ведь что на белом свете делается, бояре. А с Рудягиной женки давно уже спросить пора, чтобы не привечала всякую нечисть в своем доме.
– Не до того сейчас, боярин Ратмир, – махнул рукой Облога. – Дай с великим князем определиться, а уж потом будем ворон ловить.
Бояре и ганы, собравшиеся в большом зале великокняжьего терема, засмеялись. Смех, однако, получился нервным. Смущал полянских вождей не Навий мир, а предстоящий нелегкий выбор. Многие боялись кровопролития и потому с опаской косились на ротариев, стоявших перед помостом плотной группой, отдельно от других. По всему было видно, что их голоса будут решающими. Все имеющие право голоса пришли на Большое Вече без оружия. Но мечников из княжьей дружины на всякий случай выставили вокруг помоста. Насчитывалось их не более десятка, и вряд ли они смогут удержать разгоряченных вождей, вздумай те вцепиться друг другу в волосы. Здесь преимущество оставалось у ротариев: эти и головы в большинстве своем брили, и бороды. Облога поискал глазами своего обидчика Воислава Рерика, но среди ротариев его не нашел. Зато его брат, Сивар Рерик, стоял в первых рядах, скаля великолепные зубы. Что-то мало он походил на человека, потерявшего близкого родственника. Потерянным как раз смотрелся боярин Пяст, который стоял подле отца и растерянно озирался по сторонам.
– А ведь свадебный обряд должен был состояться до Большого Вече, – задумчиво проговорил боярин Ратмир.
– Это ты о чем? – не понял его Облога.
– Это я о том, что ротарии обещали Диру поддержку только в том случае, если он отдаст братичаду Зорицу за Воислава Рерика.
– Ну и что?
– Так ведь не отдал. Я о свадьбе ничего не слышал. Не могли же княжью дочь тайком за ротария спихнуть. Я думаю, что этот Воислав – оборотень. Вот его Рудягина женка и зачаровала. Колдунья-то она не из последних.
– А что ж тогда ротарии молчат?
– А что они, по-твоему, кричать должны, что их атаман связан с Навьим миром?
– Но зачем Тамиле понадобилось оборотня зачаровывать? – все еще не верил Облога.
– Так заплатили. Либо князь Ждислав, либо боярин Любомир.
Облога Ратмиру не поверил, но слух о зачарованном Воиславе Рерике пошел гулять по залу и дошел до ушей боярина Любомира. Встревоженный боярин обернулся к сыну:
– Ты о Черном Вороне никому не рассказывал?
– Только княжичу Диру.
Любомир досадливо крякнул. Теперь понятно, откуда поползли по городу странные слухи. Ибо нет в Киеве человека более невоздержанного на язык, чем беспутный княжич. Боярин не понимал поведения ротариев. Ведь на весь Киев должны кричать о смерти Воислава, а они молчат, словно воды в рот набрали. Может, Рерика только ранили? И ротарии решили не поднимать шум, дабы не срывать Вече, где будет решаться вопрос о власти? Любомир покосился на Ждислава, стоящего рядом. Овручский князь был бледен, видимо, предчувствовал свое неминуемое поражение. Хотя не исключено, что ему стало дурно от духоты. Ведь в большом зале для пиров ныне собралось до тысячи человек. И все напряженно ждали появления княжича Дира, ибо именно его должен был представить воевода Святополк в качестве наследника ушедшего в страну Света князя Яромира. А дальше Большое Вече должно было решить, станет Дир великим князем или нет. Дружное «нет» открывало путь к власти князю Ждиславу, вокруг которого уже кучковались самые горластые из его сторонников, чтобы в нужный момент дружно выкликнуть его имя. Больше претендентов на власть не имелось. Но не исключено, что они появятся, в случае поражения княжича Дира. И тогда лучшим людям Киевщины придется долго препираться, а то и бить друг друга смертным боем, чтобы протолкнуть нужного человека на великий стол.
Наконец по залу пронесся вздох облегчения и наступила мертвая тишина. Воевода Святополк торжественно вывел на помост бледного то ли от волнения, то ли с похмелья княжича. Впрочем, Дир держался уверенно и ногу ставил твердо, что с удовольствием отметили его сторонники. В наступившей тишине слова воеводы прозвучали особенно веско:
– Люб ли вам князь Дир сын Яромира на великом киевском столе?
Пауза наступила такая, что у боярина Любомира зазвенело в ушах, а потом как прыжок с горы:
– Люб!
И настолько дружным было это «люб!», что не выдержали плотно закрытые окна и раскрылись навстречу свежему морозному воздуху. Слабое протестующее «нет» просто утонуло в дружном реве. А когда воевода задал свой вопрос во второй и третий раз, то этого «нет» уже никто не услышал, ибо «люб!» кричали уже и самые горячие сторонники князя Ждислава.
– Да здравствует великий князь киевский Дир, и да помогут ему и нам славянские боги.
– Да здравствует! – дружно, но вразнобой откликнулось почтенное собрание.