Шайенский блюз
Шрифт:
— Дурачок! — Она вытянула из-под подушки ночную рубашку и снова юркнула за дверь ванной. — А где же ты будешь спать?
— Посижу в кресле. Не привыкать.
— Ой, неужели я сегодня высплюсь…
Она сопела в кровати, как ребенок. А он дремал в кресле. Среди ночи его разбудил какой-то знакомый звук. Степан приподнял голову. Что это было?
В коридоре слышались удаляющиеся шаги.
— А, что? — сонно спросила Берта.
— Ты ничего не слышала?
— Нет. Спи, мой сладкий.
Так что это было? Он подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул в коридор. Кто-то спускался по лестнице. И вот этот звук раздался снова.
Снизу послышались голоса и смех.
— А вот и Томми!
— Тише вы, черти! Будете шуметь, разгоню всех к чертовой матери.
— Не заводись, Мушкет. Томми, давай ту, про машиниста!
— Нет, пусть споет «Дикую Розу»!
Степан вышел на лестницу и остановился, скрываясь за портьерами. Внизу несколько мужчин и женщин собрались вокруг дивана, на котором важно восседали его недавние попутчики — налетчик Мушкет и рядовой Хопкинс. Впрочем, никто бы не узнал вчерашнего дезертира в этом щеголе с гитарой. Синий пиджак с золотыми пуговицами, алая жилетка, белые брюки — и где только они раздобыли свои наряды? «Парни не теряли время даром», — подумал Гончар.
Налетчик, в полосатом костюме и белых штиблетах, поднял над головой руку с длинной сигарой:
— Леди и джентльмены, попрошу всех заткнуться. Что-то я не заметил, чтобы на входе продавались билеты на концерт. Поэтому Томми будет петь то, что сам захочет. А он хочет спеть «Одинокий Дом». Верно, братишка?
— Верно, братишка, — словно эхо отозвался Томми, устраивая гитару на колене.
Его пальцы пробежались по струнам, и первый гулкий аккорд наполнил тишину ночи.
— «Ухожу я, мама, забудь обо мне…»— неожиданно низким голосом пропел Томми.
Гончар застыл, вцепившись в перила лестницы. Он вспомнил, как покидал Эшфорд. Тогда у него за спиной звучала эта песня. С тех пор, кажется, миновали годы. А ведь это было всего лишь прошлым летом.
Он вернулся в номер, но оставил дверь приоткрытой, и до глубокой ночи слушал негромкую гитару и хрипловатый басок. К утру гости разошлись по номерам, и Томми прошел по коридору. Он был не один — Гончар услышал шуршание платья и сдавленный женский смех.
«Вот так соседи, — подумал Степан. — Кажется, Мушкет нашел в Ледвилле надежных парней, на которых так рассчитывал. А я вот пока никого не нашел. Ни Майвиса, ни Милли. Я ничего не нашел, только потерял время».
34. Проповедь на эшафоте
— Джек ждет тебя внизу, — сказала Берта. — Говорит, если ты можешь ходить, то спустись. А если не можешь, то черт с тобой.
— Он так и сказал? Довольно странно слышать это от священника.
— Вот такой он священник. А что? Мы его любим как раз за это. За то, что он такой же, как мы. Так ты идешь?
— Да, конечно, только умоюсь. А ты?
— Я еще поваляюсь. Не могу вставать в такую рань.
Она скинула халат и снова забралась в постель. Степан попытался погладить ее по щеке, но Берта отвернулась и спряталась под одеяло.
— Не смотри на меня, я сейчас страшная, как смерть. Боюсь к зеркалу подойти. Иди, иди. Увидимся вечером. Может быть.
«Ты и вправду страшненькая, — подумал Гончар. — И при этом страшно милая. В тебя трудно влюбиться, и невозможно не полюбить. Прощай, девчонка». Он точно знал, что больше никогда не увидит ее.
Джек Тандерс сидел один в
— Не спрашиваю, как ты себя чувствуешь. Во-первых, это не мое дело, а во-вторых, это и так видно. Твои планы не изменились?
— Нет.
— Значит, сейчас мы из этого заведения перейдем в другое, не столь веселое.
— Мне не надо переодеться?
— Нет. Хватит с Мартина и одного святоши. Имей в виду, мы идем туда с весьма серьезной миссией. Я буду читать проповедь заключенным. А ты найдешь среди них своего приятеля, и вы сможете перекинуться парой слов.
— Как? Меня пустят за решетку?
— Да нет, все гораздо проще. Во время моего выступления ты будешь ходить по рядам, раздавать подарки и молитвенники, записывать пожелания. Тебе никто не помешает присесть рядом с каким-нибудь узником, выслушать его исповедь. Только пусть он исповедуется шепотом. Терпеть не могу, когда в аудитории кто-то бубнит. Ты все понял, брат мой?
— Понял вас, отец Джекоб.
— Чувствую, у нас будет неплохой дуэт. Кстати, через неделю я отправляюсь в Техас. Не составишь мне компанию? Погоди, не торопись отвечать. Я знаю, что у тебя тысяча разных важных дел, как и у всех нас. Но почему бы не подумать над тысяча первым делом? Это несложно — сопровождать слепого проповедника. Кормежка и крыша над головой нам обеспечены. Из Техаса мы отправимся в Аризону, а оттуда — в Калифорнию. Через какое-то время ты вернешься в Колорадо совсем другим человеком.
— Зачем возвращаться в Колорадо? — Степан пожал плечами. — Сказать по правде, я сам собирался в Калифорнию. Но только не верхом. Не знаю, как тебе, а мне просто стыдно делать пятьдесят миль в сутки, когда можно лететь со скоростью шестьдесят миль в час.
— Понимаю, ты торопишься. Но чтобы стать другим человеком, нужно время.
— Да с чего ты взял, что мне надо стать другим?
— Сам не знаю, — усмехнулся Тандерс. — Но разве это плохо — полностью обновиться? Начать жизнь заново? Во всяком случае, подумай над моими словами. А сейчас — поторопимся туда, куда не следует спешить.
Заключенные собрались в тюремном дворе. Они сидели рядами на земле, а в углах двора стояли несколько охранников с винтовками наготове. Не слишком благостная атмосфера. Однако преподобного Тандерса трудно было смутить. Встав на помост под перекладиной, он глянул вверх и перекрестился.
— Я вижу, след от веревки довольно старый. Значит, здесь давно никого не подвешивали. Это приятная новость. Но у меня для вас есть еще пара новостей. Одна хорошая, вторая — не очень. Начну с добрых известий. Недавно я получил очередное подтверждение того, что Бог — есть. Не будем углубляться в подробности. Просто примите к сведению. Бог есть. Именно он создал этот мир, и миллионы других миров, видимых и невидимых. И именно он создал человека и, проявив неосторожность, наделил его душой. Теперь вторая новость. Душа бессмертна. Да, джентльмены, душа бессмертна и неистребима. Мои слова могли бы подтвердить все те, кто когда-то восходил на этот помост по ступеням, а покидал его с помощью веревки. Но они сейчас слишком заняты, чтобы вспомнить о нас. Не будем корить их за это. Когда придет время, всем нам тоже будет не до тех несчастных, кто остался на земле. Поверьте, чистка души, запятнанной грехами — занятие долгое и утомительное. У многих на эту работу уйдет целая вечность, и не одна.