Шайтан-звезда (Книга первая)
Шрифт:
При этом с ее головы слетел платок и косы, размотавшись, упали на спину. Но ей было не до соблюдения приличия и порядка.
Один из тех, к кому устремилась за спасением девушка, привстав в стременах, натянул короткий лук и спустил тетиву в тот миг, как из-за камня полетела стрела вдогон Джейран. Аллах уберег девушку, порыв ветра оттянул стрелу вправо, а она неслась без дыхания, потому что расстояние было невелико, а спасти ее сейчас могли только быстрые ноги.
И вот она уже могла разглядеть лицо предводителя конных.
Борода у него была точно банный веник, и сам он плотным сложением
– Сюда, о девушка! – крикнул он. – Ради Аллаха, сколько их там?
– Трое!
– Посторонись!
Мимо Джейран пронеслись четыре горячих коня, обдав ее ветром. Эти кони не боялись стрел, потому что на них были искусно сплетенные из прутьев нагрудники, имеющие по бокам большие крылья, прикрывающие ноги и бедра всадников. И не выкована еще была та стрела, что могла бы, пронзив хитросплетения, достичь конской шкуры и человеческой кожи.
Джейран сделала с разбега несколько лишних шагов, остановилась, вдохнула раз, другой и третий, а за время, потребное для вздохов, кони принесли всадников к лучникам из райского дозора. Два коротких вскрика и один долгий нечеловеческий рев, мучительно гаснущий, дали ей знать, что с дозорными покончено.
Развернув коней, всадники понеслись обратно к Джейран.
– Только не вздумай удирать, о несчастная! – на скаку предупредил ее толстый предводитель. – Стой, говорю тебе!
Первым возле нее оказался тоненький, как ветка ивы, и красивый мальчик четырнадцати лет, одетый, как воин, в плотный серый кафтан, туго подпоясанный кожаным ремнем. Его белая джубба распахнулась на груди и отлетела за спину, наподобие тех плащей, в каких ходят и ездят франки. Этот лихой наездник, заставив коня коротким галопом обойти Джейран, слегка нагнулся в седле и цепко ухватил ее за косы.
Предводитель подъехал последним. Нагрудник его коня топорщился застрявшими стрелами, стрелы застряли и в небольшом круглом щите, также сплетенном из лозы. Очевидно, в атаку он скакал впереди всех.
Джейран явственно видела, что этот человек – не араб. Лицом и выговором он был истинный курд, а банщицы в хаммаме считали их главной особенностью неукротимый нрав.
– Кто эти люди? – предводитель яростно мотнул головой, указывая на камни, за которыми остывали три трупа. – Это люди Джубейра ибн Умейра?
– Я не знаю, о господин! – отвечала Джейран.
– Почему они гнались за тобой?
Джейран ничего не ответила.
– Зачем они сидели в засаде?
И на этот вопрос она промолчала.
– Надо отвезти ее к аль-Кассару, о дядюшка, – сказал мальчик. – Если мы ее отпустим, она может принести нам вред, клянусь Аллахом! Пусть он приказывает, как с ней поступать.
– Хотел бы я еще хоть раз услышать, как он приказывает, о Алид… – проворчал предводитель. – Посади ее мне за спину, о Ахмед.
Мальчик выпустил косы Джейран, зато другой всадник, постарше и покрепче сложением, подхватил ее под мышки и забросил на конский круп. Девушка еле сообразила раскинуть по-мужски ноги. И, раз уж эти люди не оставили ей иного выбора, она постаралась покрепче обнять предводителя.
Кони, которых слегка подбоднули острыми стременами,
Земля, по которой ехали четверо конных и Джейран, вскоре сменилась камнем – желтоватым, гладким, словно отполированным водой, и при этом был он ноздреват, источен, весь в маленьких впадинах.
Вдали показались деревья небольшого оазиса. Под деревьями же Джейран из-за мощного плеча предводителя увидела всадников и коней, привязанных к воткнутым в землю копьям, пока их владельцы черпали из родника воду и заполняли бурдюки.
Но к этим копья не были подвязаны знамена.
Джейран испугалась – похоже было на то, что она попала к разбойникам.
Скакавший рядом с предводителем мальчик Алид вырвался вперед и понесся к отряду. Навстречу ему неторопливо выехал в сопровождении двух конных мужчина, в плаще из алого атласа с золотыми нашивками на плечах, что свидетельствовало о его высоком чине, в мосульском тюрбане, в нарядной полосатой фарджии, и на груди его лежала широкая рыжая борода. При виде этой бороды банщица Джейран, невольно позабыв на миг все свои бедствия, подумала, сколько же хенны потребовалось, чтобы добиться такого огненного цвета. Ибо, если судить по лицу, рыжебородый был уже немолод, но, не желая казаться старцем, тщательно скрывал седину.
Вид этого человека, статного и осанистого, свидетельствовал за него, а не против него.
Джейран подумала, что все не так уж плохо, если она попала не к разбойникам, которые убивают женщину ради сережек ценой в два дирхема, а к благородным айарам. Эти соблюдают установления Аллаха, и если им попадается человек небогатый, преследуемый злым роком, они даже бывают склонны к милосердию. Но у айаров есть свои тайны, прикосновение к которым опасно. Это знали даже банщицы в хаммамах, и Джейран помнила, как шептались они о загадочном убийстве некого богатого купца, к которому несомненно были причастны айары – ибо кто же еще исхитрится заколоть человека джамбией в комнате, запертой изнутри, двери которой охраняют два преданных черных раба, так, чтобы не повредить ни запоров, ни оконных переплетов?
Алид что-то сообщил рыжебородому, тот покивал тяжелым тюрбаном и махнул рукой предводителю конного разъезда, приближавшегося к нему с Джейран за спиной.
– Привет, простор и уют тебе, о Джеван! – сказал рыжебородый, но в голосе его было печальное сомнение, как если бы на самом деле он не мог предложить Джевану ни простора, ни уюта. – А ты, я гляжу, все пополняешь свой харим?
Мужчины, включая Алида, негромко рассмеялись.
– Эту женщину надо подробно расспросить, о Хабрур, – отвечал Джеван. – Она предупредила нас о засаде…
– Джубейра ибн Умейра? – живо перебил огненнобородый Хабрур.
– Мы так и не поняли, чья это была засада, клянусь Аллахом! – воскликнул Джеван. – И не поняли мы также, почему женщина предупредила нас. Это – дело темное, и я не успокоюсь, пока она не скажет нам всей правды. Я полагаю, ее надо расспросить в присутствии… аль-Кассара…
Прежде, чем вымолвить это имя, он несколько замялся, как если бы оно было ему крайне неприятно.
– Аль-Кассар уехал один, и я беспокоюсь о нем, ибо совершенно не понимаю, что у него на уме, – сказал Хабрур.