Шайтан-звезда (Книга первая)
Шрифт:
Нужно было сказать аль-Кассару что-то такое, от чего в черной ночи его отчаяния прорезался бы луч надежды. Джейран понимала, что мудрый Хабрур уже применил все известные ему изречения и стихи, и грубоватый Джеван-курд тоже сделал все, чтобы ободрить аль-Кассара, а ведь это были люди, близкие ему, и они сопровождали его в странствиях и вместе поили своих верблюдов, и вместе испытали удары сражений, жар и холод битв. Что же может сделать она – девушка, которая для него даже не девушка, а голос в темноте узкой пещеры? Как, впрочем, и он для нее.
И тут Джейран вспомнила слова,
Это были стихи, а в стихах Джейран не знала толку. Она лишь слышала их столько раз, что в конце концов запомнила. И все же она отважилась их произнести, и темнота придала ей отваги, и это были два бейта, вполне подходящие тому, кто предается напрасной скорби:
Спасай свою жизнь, когда поражен ты горем,И плачет пусть дом о том, кто его построил.Ты можешь найти страну для себя другую,Но душу себе другую найти не сможешь.Джейран не была уверена, что произнесла стихи точно, однако других она почти не знала.
Ответом был короткий вздох.
И по какому-то невнятному колебанию воздуха Джейран поняла, что аль-Кассар удержал на устах готовое сорваться слово.
– Я помню еще стихи, о господин, – торопливо сказала она. – Их говорил мой прежний хозяин, когда кто-то из нас вечером бывал огорчен и ложился спать в скверном состоянии. Вот эти стихи, а других я уже не знаю!
Оставь же бежать судьбу в поводьях ослабленныхИ ночь проводи всегда с душою свободной.Пока ты глаза смежишь и снова откроешь их,Изменит уже Аллах твое положенье.– Довольно с нас, о девушка, – ответил наконец аль-Кассар. – Аллах вознаградит тебя, мне же ты уже не поможешь. Когда утрачено все из былого великолепия…
– О господин! – радостная, что, благодаря хозяину хаммама, у нее есть разумный довод, воскликнула Джейран. – Мой прежний хозяин тоже испытал превратности времен, и он сказал мне как-то одну вещь, которая показалась мне тогда нелепой, ибо я не знала, что значит терять. Он сказал – если утрачено все, что ты считал своим, смейся во весь голос – ибо Аллах для того отнял у тебя старое, чтобы ты приобретал новое, и когда потеряно все – тогда только возникает простор для нового, и остается лишь найти новое и сделать своим!
– Твой господин мудр, но он не терял достоинства, – возразил аль-Кассар, и Джейран поняла желание этого хмурого льва, залитого в железо и скрывшего лицо под золотой маской. Его отчаяние уже дошло до предела, как путник доходит до высокого перевала, после которого начинается спуск. И он, предводитель айаров, не
– А я полагаю, что терял, – сказала девушка, уверенная, что лжет. – И что такое достоинство? Вот ты сидишь сейчас, о господин, и скорбишь о том, что не исполнил какой-то клятвы. А человек без достоинства и не подумал бы скорбеть, клянусь Аллахом! Он бы радовался, что от нарушения клятвы получил какую-то выгоду. Значит, оно у тебя есть, о господин… и Аллаху – виднее…
На том доводы Джейран иссякли.
– Как может женщина рассуждать о достоинстве мужчины? – помолчав, спросил аль-Кассар.
Джейран поняла, что этот гордец все еще ставит преграды между своим отчаянием и вполне разумным желанием усмирить скорбь.
– О господин, я слушала истории о несчастных влюбленных, которые рассказывали на площади возле хаммама, и женщины там были так же сильны духом и верны, как мужчины, и умирали от любви так же, как они. И если эти женщины избирали себе этих мужчин – значит, они рассуждали об их достоинстве тоже, о господин, – сказав это, девушка удивилась, как вовремя вспомнила историю о Лейли и Кайсе из племени Бану Амир.
Еще более удивительным было то, что в темноте она обрела неожиданную смелость.
Она не видела аль-Кассара и лишь по голосу догадывалась, где он находится. И он тоже не видел ее. Более того – Джейран могла поклясться Аллахом, что этот человек не знает, хороша она собой или же подобна пятнистой змее, потому что, когда Хабрур и Джеван-курд показали ему свою добычу, он не уделил Джейран даже взгляда.
Она впервые в жизни была наедине с мужчиной, впервые была с мужчиной в полнейшей темноте… ибо нельзя же считать сближением те чары, что навел на нее Маймун ибн Дамдам!..
Джинн, которого, очевидно, поделом заточили в медный кувшин, разбудил в Джейран некое чувство, порождавшее волнение, и если бы девушка осмелилась, она бы назвала это волнением от предвкушения близости.
– Не зови меня господином, зови меня Болтуном или Брехуном, как это делают мои люди, ибо мои слова воистину подобны лаю собаки, упустившей добычу, – приказал аль-Кассар.
– Я не могу так тебя называть! – подумав, сказала Джейран. – Не я дала тебе достоинство, не мне и лишать тебя достоинства, о господин. Кто я такая, чтобы называть Брехуном мужа из благородных айаров?
– Воистину, отныне наше занятие – грабить на дорогах, и мое ремесло – быть айаром! – вздохнув, произнес аль-Кассар. – И пусть это будет для нас карой и наказанием!
Джейран не уловила ничего странного в этих словах, но поняла, что, если не вмешаться, этот несчастный опять начнет призывать на свою голову какие-то непостижимые бедствия.
– И вообще мне кажется, о господин, что, придумывая себе такие клички, ты оскорбляешь Аллаха, – торопливо сказала она. – Ведь у тебя есть благородное имя и прозвище, и Аллах знает тебя по ним, и если бы он хотел унизить тебя, то сам бы лишил тебя благородного имени.