Шеф-повар Александр Красовский
Шрифт:
Весь вечер я ходил под впечатлением этой глупой смерти молодого парня. А ведь у меня была мысль написать на стенах в душе, в туалете и прочих местах теплохода Адмирал Нахимов, что в 1986 году он столкнется с другим теплоходом и затонет. Получается, это будет бесполезно?
Пашка ничего не рассказал маме, не хотел ее огорчать. Я тоже ничего не рассказывал жене. Ничего уже не изменишь, жизнь продолжается.
После долгих размышлений я решил не брать с собой все деньги, забранные из подвального тайника. Ну, не нужно нам столько на поездку. Тем более, у жены бы возникла куча вопросов. Пришлось сделать еще один банальный тайник
Сорок минут полета в тесноватом салоне ЯК-40 до Пулково показались мгновением по сравнению с ожиданием самолета на Одессу. Вроде бы всего четыре часа, но как долго они тянулись!
Но все когда-нибудь заканчивается, и нас пригласили на регистрацию на рейс. До самолета пришлось идти ножками по летному полю. Хорошо хоть чемоданы не надо было нести самим, как это было в Петрозаводске. Их слегка поддатые грузчики уже увезли на электрокаре и сейчас занимались погрузкой, небрежно швыряя все подряд в грузовой люк ИЛ-62.
Усевшись в кресло, я вспомнил рассказ своего дяди, работавшего снабженцем на станкостроительном заводе. Собираясь улететь из командировки, тот сидел в Пулково, в надежде, что появится билет на рейс Ленинград — Ташкент. В аэропорту было шумно, играла музыка, когда очередной самолет пошел на взлет. Набирал высоту он медленно, и натужно ревя, скрылся за лесом, откуда через несколько секунд послышался грохот взрыва и в небо поднялась огромная туча пыли.
В аэропорту сразу стало тихо, музыку вырубили, а к кассам выстроилась огромная очередь, желающих сдать билеты. Дядя спокойно купил билет и улетел в Ташкент в практически пустом самолете. Вылет, правда, задержался на полтора часа.
Кстати, такого события в этой жизни еще не случилось, дядька еще ничего не рассказывал и даты из прошлой жизни я в упор не помню.
— Тьфу, тьфу! — мысленно сплюнул я через левое плечо. — На фиг такие мысли! У нас все будет хорошо.
Эти же слова я сказал и Люде, с бледным лицом садящейся рядом со мной. Пока мы летели до Ленинграда, самолет несколько раз проваливался в воздушные ямы, и кое-кто из пассажиров был вынужден воспользоваться бумажными пакетами. Люду тоже тошнило, но от пакета она все же отказалась. Вот и сейчас она боялась повторения такой качки.
Однако полет на Иле оказался не в пример комфортабельней, чем на Яке. Шум двигателей был почти не слышен, в салоне лайнера приятно веяло прохладой из вентилятора
Нас даже покормили сосиской с пюре и кофе с булочкой. Так, что вышли мы целые и невредимые из дверей Одесского аэропорта под жаркое одесское солнце ближе к семнадцати часам дня.
Посадка на теплоход планировалась на завтра, и нам нужно было где-то переночевать.
К
У аэропорта никого с такими предложениями не имелось. Поэтому мы уселись в такси и доехали до железнодорожного вокзала. Там сдали вещи в камеру хранения, и вышли на улицу. С левой стороны от центрального входа туда-сюда бродили несколько женщин.
Подойдя ближе, я услышал негромкое бормотание.
— Квагтирку, кому квагтирку, дешево сдаю квагтирку, — монотонно повторяли женщины, неприязненно глядя друг на друга.
Люда кинулась к ближайшей тетке, как к родной матери.
— Ой! Вы, правда, сдаете квартиру? Вот здорово! — радостно воскликнула она, затем недолго переговорила с ней и, повернувшись ко мне, решительным тоном добавила, — Саша, я нашла, где нам переночевать, Роза Моисеевна просит всего десять рублей за ночь. Идем скорее.
Но я не спешил:
— Роза Моисеевна, а мне таки кажется, шо вы просите слишком большие деньги за переночевать.
— Да ви шо, молодой человек! Разве десять гублей много за ночлег в доме на Пушкинской улице в благоустгоенном доме с туалетом неподалеку? Это же Одесса! Ви нигде не найдете таких удобств.
— Саша, зачем ты споришь, сейчас тетка рассердится и откажется нам, — шепнула мне Люда.
— Ну ладно, молодые люди, так и быть, Гоза Моисеевна входит в ваше безденежное положение и уступит вам спальное место за восемь гублей. — сообщила деятельная старушенция.
— Не слушайте эту пгоходимку, — вступил в разговор единственный, присутствующий здесь лысый мужчина, старше средних лет.
— Богис Львович, имеет честь пгедложить вам пегеночевать в настоящей благоустгоенной квагтиге всего за шесть целковых, а не в стгашной пристгойке с клопами и тагаканами за целых восемь гублей.
— Богя, как тебе не стыдно гушить бизнес тети Гозы! — накинулись на мужика остальные женщины.
Но лысый мужчина уже целеустремленно направлялся к своей квартире, нисколько не сомневаясь, что мы следуем за ним.
— Саш, мне он не нравится, — шепнула Люда. — Лучше бы мы пошли к Розе Моисеевне.
— Ерунда, — ответил я. — Если квартира нам не подойдет, всегда можно вернуться на вокзал, на худой конец переночуем в зале ожидания.
Минут пятнадцать неспешной ходьбы и мы зашли через узкий проезд во двор двухэтажного дома.
— Вот, полюбуйтесь, куда вас хотела запихать эта стагая, падшая женщина, — сообщил Борис Львович, указывая рукой на ветхую сараюшку, пристроенную к дому. Было непонятно, как та еще не рухнула от старости. Метрах в трех от нее стоял такой же покосившийся деревянный туалет. Оторванная дверь была просто приставлена к нему, чтобы хоть как-то выполнять свое предназначение.
В это время дверь сарайки со скрипом отворилась, и оттуда появились три молодых моряка.
Борис Львович ухмыльнулся и сообщил:
— Вот с этими гоями вам бы и пгишлось сегодня ночевать на одних нагах, заплатив восемь гублей и ходить на очко в этот отвгатительный туалет.
— Какой кошмар! — возмущенно отозвалась Люда.
Нас, тем временем подвели к узкой деревянной лестнице, по которой следовало подняться на второй этаж. Лестница выглядела гниловатой современницей пристройки, поэтому поднимались мы по ней очень осторожно.