Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1]
Шрифт:
Но палачом этому несчастному человеку так и не удалось сделаться...
Я рассказал все это графу, а через месяц узнал, что Семен Грядущий, по собственной ли воле или по распоряжению начальства, отправился в один из монастырей на Ладожском озере. Далее я потерял о нем всякие сведения.
И слава Богу!
Но, заканчивая эту историю, не могу не поделиться некоторыми мыслями и ощущениями, которые она навевает на меня до сих пор...
Как видит читатель, она не относится к делам собственно, так сказать, сыска. Происходила вся эта история в начале моей полицейской деятельности и тем не менее врезалась мне в память почти во всех своих
Быть может, происходит это потому, что именно здесь впервые меня охватила мысль о всей ненужности, жестокости, ужасном вредеи развращающем влияниителесного наказания.
Я никогда не мог пожаловаться на свои нервы. Но именно после этого случая мне всегда казалось, что после публичной, «торговой» казни кнутом или иной подобной казни несколько человек из зрителей уходят домой помешанными...
Слава Богу! Я пережил это время... Помню тот момент, когда я, уже закаленный полицейский, искренне перекрестился при вести, что этот публичный кнут и эта проклятая плеть отошли в область преданий...
Остаются еще в народном быту розги и их развращающее влияние. Но я, «отставной» ныне старик, перевидавший и переживший многое, твердо верю, что минет и их пора, что настанет тот благословенный день на Руси, когда свист их замолкнет на веки, и о самом существовании их будут вспоминать с ужасом и отвращением.
С этой верой я и кладу на этот раз свое перо...
ПАРГОЛОВСКИЕ ЧЕРТИ
Не раз во время дружеской беседы в кругу близких лиц приходилось мне рассказывать кое-что из пережитых приключений во время своих розысков. И часто, даже очень часто, после рассказа о какой-либо поимке отчаянного преступника или же иного рискованного предприятия с переодеванием и т. д. меня спрашивали:
3/4 Неужеливам не было страшно?
3/4 То есть, как это — страшно? Право, не думалось ни о каком страхе. Я просто делал свое дело, вот и все...
3/4 Но ведь вас могли убить, ранить, сделать на всю жизнь калекой... — замечали мне.
3/4 Опять приходится повторять, что в такие моменты как-то не думается об этом...
3/4 Значит, вы не знаете, что такое страх, и никогда не трусите?
На это я решительно ничего не могу ответить... Не трус?.. Гм!.. А вот скажу вам по истинной совести, что я всю свою жизнь страшно боялся и боюсь... мышей. У меня к ним какой-то органический страх... Я никогда не мог пожаловаться на так называемые нервы, да этого в нашей службе и не полагается, но стоило мне почему-либо вообразить, что в комнате, где я нахожусь, есть мышь, чтобы мной овладело самое неприятное беспокойство и я немедленно вскочил с места.
Мне кажется, что если бы мышь бросилась ко мне, то я в состоянии был бы от нее удирать самым позорным образом...
Ну, а испытывать страх, настоящий страх перед лицом опасности как-то мешала служба... Верьте не верьте, но это так... Так торопишься и стараешься исполнить задуманное дело, что как-то и страх пропадает. Ну, и счастье,конечно,
При задержании в вертепах столицы грабителей и беглых каторжников часто приходилось встречать с их стороны более или менее энергичное и даже с оружием в руках сопротивление. Но в этих случаях как-то всегда своевременно ко мне на выручку поспевала помощь.
Когда возвращаешься домой после подобных ночных экскурсий, иногда придет в голову мысль: «Что было бы со мной, если бы помощь запоздала?.. Но и только...» Перекрестишься, поблагодаришь товарищей или подчиненных и забываешь...
Впрочем, нечто вроде тяжелого мучительного страха переживал и я. Только в этих случаях приходилось попадать в несколько необычную и «неслужебную», так сказать, обстановку.
Об одном из таких памятных случаев, произошедших со мной на самых первых порах моей сыскной деятельности, я и хочу рассказать...
В 1858 году в Петербурге еще не существовало сыскного отделения и розыском ведала наружная полиция в лице квартальных надзирателей и их помощников. В мой район (квартального надзирателя Спасской части) входили: Толкучий рынок и ближайшие к нему улицы, а также переулки, заселенные преимущественно подонками столицы.
Дела было много: убийства, грабежи и кражи следовали одно за другим, требуя от полицейских чинов напряженной работы.
Несколько легче было только летом. С наступлением теплой поры многие преступные элементы, как тараканы, «расползались» в разные стороны, в окрестностях же столицы, где они хотя и пошаливали, но о кровавых преступлениях редко было слышно.
Пользуясь этим, я частенько навещал мою семью, проводившую лето на даче в третьем Парголове. Наслаждаться прелестями дачной жизни приходилось, однако, недолго. Приедешь, бывало, на своем Серке (о железных дорогах тогда еще и помину не было) на дачу часам к пяти, пообедаешь с семьей, погуляешь, а уж часам к пяти вечера спешишь обратно в город, чтобы успеть рассмотреть вечернюю почту и подготовиться к утреннему докладу у оберполицеймейстера.
15 августа, как теперь помню, в день рождения моей годовалой дочурки Евгении, к обеду забрели кое-кто из дачных соседей, и у нас вышло что-то вроде домашнего торжества. От оживленной беседы перешли к картам. Я и не заметил, как подкралась ночь. Часы пробили два.
3/4 Неужели ты сегодня поедешь в город? Смотри, какая глухая ночь! Останься до утра! — говорила жена, увидев мои сборы к отъезду.
«А и в самом деле, не остаться ли до завтра? — подумалось мне. — А срочные дела? А составление утреннего доклада? А явка к начальству? Когда это я все успею, если еще промедлю?» — живее молнии пронеслись в голове эти мысли, и минутная нерешительность была подавлена сознанием необходимости немедленного отъезда.
Не прошло и четверти часа, как мой иноходец Серко, запряженный в легкий кабриолет, стоял у крыльца. Небо было покрыто тучами, и ночь была довольно темная.
Впрочем, дорога по шоссе была ровная и хорошо знакомая. Поэтому я не старался сдерживать моего ретивого коня, думая одно: скорее бы доехать до моей петербургской квартиры.
Убаюкиваемый ездой, я было вздремнул и, чтобы рассеять сон, закурил папиросу, для чего придержал лошадь. Серко пошел шагом.
Из-за туч выбилась луна. Посветлело. Прелестная теплая августовская ночь навеяла на меня какое-то совершенно не свойственное полицейскому мечтательное настроение. Давно забытые картины из детской жизни вставали одна за другой в моей памяти.