Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1]

Коллектив авторов

3/4 Ты, Курленко, пойдешь рядом с телегой... Смотри внимательнее по сторонам и будь на стороже, на случай внезапного нападения. Если придется защи­щаться, пусти в дело кистень, но им не злоупотребляй: бей не на смерть, а лишь бы оглушить, — счел я необходимым предупредить хохла, зная, какая у него тяжелая рука.

3/4 Ты же, Смирнов, ляжешь рядом со мной в телеге, а там видно будет, что тебе делать. «Закрой же нас рогожей, а ты, Смирнов, поубери ноги... Ну, теперь трогай, шагом!

Не скажу, чтобы положение наше было удобное: особенно

плохо приходилось Смирнову, детине двенадцативершкового роста: как он ни подтягивал свои ноги, они все-таки предательски торчали из телеги.

3/4 Ваше благородие! — зашептал вдруг Смирнов, когда мы отъехали верст пять от Новосильцевской церкви. — Ваше благородие! У меня судороги в ногах начинаются!..

3/4 Растирай сильнее руками, — посоветовал я, чув­ствуя, что и у меня по ногам забегали мурашки.

«Скверно, если в этот момент мы подвергнемся нападению», — подумалось мне, и я принялся изо всех сил растирать свои скрюченные ноги.

Глухая тишина и глухая ночь стояли вокруг. Только скрип колес нашей телеги нарушал это тя­желое и зловещее безмолвие...

Мы миновали второе Парголово и въехали в со­сновую рощу. Пора было и поворачивать обратно. Я уже собрался было сделать распоряжение о повороте лошади, как вдруг недалеко от нас раздался легкий свист.

3/4 Будьте готовы! — шепнул я.

Предупреждение оказалось своевременным. Едва Курленко успел вынуть из кармана своей женской кофты кистень, как был схвачен злоумышленником за горло! Двое других окружили телегу, а четвертый держал под уздцы лошадь.

Курленко, видавший на своем веку еще и не такие виды, ничуть не растерялся перед черной рожей гра­бителя и с плеча ударил его в ухо. Грабитель с глухим стоном как сноп свалился на землю.

Такая расправа «чухонки-бабы», видимо, привела в некоторое замешательство двух товарищей лежавшего без признаков жизни злодея, но после секундного колебания они, в свою очередь, бросились на Курленко.

Наступила пора действовать и нам. Первым выскочил из телеги Смирнов, а за ним и я.

Я думал, что одно наше появление обратит в бегство нападающих, но разбойниками овладела ярость, и они, не видя у нас в руках оружия, видимо, решились на кровавую расправу, пустив в ход против нас ножи и знакомую мне толстую дубину.

Но и мои люди, не раз подвергавшиеся нападениям, прошли хорошую школу, и все приемы самообороны были ими изучены до тонкостей.

Смирнов ловко уклонился в сторону от бросившегося на него с поднятым ножом бродяги, так что нож, направленный в горло, скользнул лишь по спине Смирнова, прорезав ему, благодаря толстому полушубку, только кожу у лопатки. А когда грабитель замахнулся ножом второй раз, то бравый унтер ударом ноги в живот сшиб противника с ног, и нападающий завертелся волчком от боли.

Пока Смирнов вязал веревками побежденных, я с Курленко старался обезоружить моего старого знакомого — Митрича, которого я сейчас же узнал. Сделать это было нелегко: он отлично владел суковатой длинной

дубиной и не подпускал нас на близкое расстояние. Дубина уже дважды задела Курленко, хотевшего ее вырвать. Митрич свирепел и не­истово отмахивался.

Стрелять мне не хотелось. Я решил овладеть Митричем иначе. В руках у меня была веревка. Сделать петлю было делом одной минуты... Я из­ловчился и накинул петлю на Митрича. Еще один взмах дубиной — и затянутый петлей вокруг шеи Митрич зашатался и упал. Чтобы не задушить его, я тотчас же снял петлю и затем связал ему с помощью Курленко ноги и руки.

Четвертый злоумышленник, державший лошадь, благоразумно дал стрекача в самом начале схватки. Преследовать его в такую темную ночь было бесполезно.

Покончив эту баталию, мы привели в чувство од­ного из трех бродяг, наиболее пострадавшего от руки Курленко, и, сложив эту живую кладь на телегу, тронулись в обратный путь, вполне удовлетворенные результатами ночной экскурсии.

Нужно сознаться, что на утро я даже с некоторым удовольствием приступил к допросу и начал, конечно, с Митрича...

Ведь, в сущности, он был у меня в руках, и мне доставляло, не скрою этого, некоторое злорад­ное удовольствие поиграть с ним как кошка с мышью...

Быть может, кто-либо и осудит меня за такое чувство, и он будет прав. Но повторяю опять, я был тогда еще слишком молод, а, кроме того, воспоминание о том грабеже, который учинили надо мной эти негодяи, и о том чисто животном страхе, который я пережил, благодаря им, были еще слиш­ком свежи в моей памяти.

Городовой ввел ко мне рослого и плечистого детину, который при входе скользнул по мне глазами, а затем отвел взгляд в угол. На угрюмо вызывающем лице его еще сохранились следы сажи и красной краски... Я невольно улыбнулся...

Городовой вышел и оставил нас одних.

3/4 Ну-с, как же тебя звать? — задал я обыкно­венный вопрос.

3/4 Не могу припомнить! — последовал ответ.

3/4 Гм!.. Вот как!.. Забыл, значит?. Как же это так?

3/4 Да так!.. Имя больно хитрое поп, когда кре­стил, дал... Пока несли из церкви домой, я и забыл, а пока сюда попал, так и совсем позабыл... Просто никак припомнить не могу!.. — говорил задер­жанный, все еще глядя в сторону, но речь его принимала все более и более наглый оттенок.

3/4 Тэ-э-эк-с, — протянул я. — Что же это ты, бед­няга непомнящий, по ночам с дубиной на большой дороге делаешь?

— Ничего... Так... Хожу, значит, по своим надобностям...

— Какая же такая надобность у тебя была вчера, например, когда ты напал с шайкой на нашу телегу?

— И никакой шайки я не знаю, и никакого нападения-то не было... Так просто подошел, попросить, чтоб подвезли... А на меня, вдруг, как накинутся... Я думал, разбойники!.

— Вот как!.. Притомился, значит, по дороженьке, подломились резвы ноженьки, захотелось подъехать... А на него, бедного, нападают, как на какого-либо разбойника... Ведь так? — сказал я...